– Зачем они бросаются на тореадоров? – мрачно спросил Быков, которому перехотелось фотографировать быков. – Стояли бы на месте. Тогда не было бы никакой корриды. Пусть бы их убивали, но без издевательств.

– Если бык не хотеть выбегать арена, его заставить, – сказал Мануэль. – Окурок в ухо. Копье сюда. – Мануэль хлопнул себя по ягодице. – Бык злиться. Не хотеть стоять на месте.

По проходу проехали двое босоногих мальчишек на фыркающих лошадях. Физиономии у детей были важные и довольные. Наверное, они представляли, как вырастут и станут убивать полуслепых быков, доведенных до бешенства угольком, тлеющим в ухе.

– Ты будешь снимать? – спросил Мануэль, недоуменно поглядывая на спутника.

Быков кивнул и, побродив между загонами, взял несколько крупных планов. Он надеялся, что ему удалось схватить выражение мрачной обреченности на бычьих мордах. Вот для кого коррида не была праздником. Животные знали, что скоро умрут, и заранее смирились с неизбежным. Страшная участь. Еще более страшная, чем у их рогатых собратьев, которых просто отправят на бойню.

– Куда теперь? – спросил Быков, закончив съемку.

– За мной, – сказал Мануэль, уверенно передвигаясь в темном лабиринте.

Они заглянули в большую комнату, где переодевались, переговаривались между собой и болтали по мобильникам участники боя.

– Познакомься, это Леонардо, – представил Мануэль сухого жилистого мужчину, сидящего на табурете в майке и обтягивающих панталонах.

Быков протянул руку. Раньше он видел матадоров только на картинках в интернете. Они носили золоченые камзолы, белые чулки, черные шляпы и выглядели настоящими героями. Во внешности Леонардо не было ничего героического. Больше всего он походил на тракториста или огородника, зачем-то обрядившегося в чересчур тесные лосины.

– Переведи, что я хочу щелкнуть его на память, – попросил Быков Мануэля и сделал несколько снимков, постаравшись передать поразившее его несоответствие между наружностью матадора и его нарядом.

Тем временем Мануэль рассказывал ему биографию Леонардо, перемежая речь экзотическими терминами: «бессериста»[3], «томар ла альтернатива»[4] и «трахе де лючес»[5]. Быков слушал невнимательно. Он уже представлял, как будут смотреться эти затемненные, контрастные портреты рядом с панорамными снимками самой корриды.

– Скоро начало? – спросил он, прислушиваясь к многотысячному реву снаружи, перемежаемому барабанной дробью и музыкальными каскадами фанфар.

Мануэль сунул Леонардо деньги и заторопился к выходу. Заплатив важному привратнику, перуанец провел Быкова на узенькую галерею, расположенную прямо над воротами для быков. Зрительские ряды были усеяны громко скандирующими и аплодирующими людьми. Все как на футбольных стадионах, где Быков бывал еще мальчишкой, пока не научился сторониться толпы. Сменив фильтр и объектив, он принялся фотографировать команду тореадоров, приветствующих публику. Увлекшись, Быков не сразу заметил, как на середину песчаного круга выбежал огромный бык, под атласной шкурой которого волнами перекатывались мышцы. В холке и крупе животного торчали бандерильи, не позволяющие ему спокойно оценить обстановку. Уловив какое-то движение на другой стороне площадки, бык потрусил туда, останавливаясь время от времени, чтобы поскрести копытом песок.

Встречал его не Леонардо, а какой-то другой тореадор, затянутый в короткую желтую курточку с серебристым шитьем. Перёд его панталон мужественно бугрился, икры ног были стройны и мускулисты. Сорвав с блестящей черной головы треуголку, тореадор помахал ею зрителям.

– Это Ренато, – сообщил Мануэль, возбужденно ерзая. – Долго лечиться госпиталь. Травма тяжелая. Грандо торро – большой бык.

– Как же он, слепой, нашел Ренато? – ворчливо спросил Быков, до сих пор не пришедший в себя после откровений об издевательствах над быками.

– Нюх. – Иллюстрируя сказанное, Мануэль шумно подышал носом. – Бык очень опасен. Даже слепой.

Что ж, глядя на арену, нельзя было не согласиться с этим утверждением. Бык являл собой воплощение неудержимой мощи. Ренато в сравнении с ним был все равно что подросток перед танком. Тем не менее он двигался навстречу быку танцующей походкой. Шагах в десяти Ренато что-то выкрикнул и широко распахнул красный плащ. Пару секунд бык оставался на месте, а потом, взбрыкнув задними ногами, ринулся вперед. Ренато вытянулся в струнку, гордо вскинув голову, и пропустил живую торпеду мимо себя. Бык ударил башкой в полу плаща и подбросил рогами материю, но тореадора не задел.

– Маленький тест, – прокомментировал Мануэль.

– Кто кого тестирует? – полюбопытствовал Быков.

– Один другого.

Бык, не встретив препятствия, резко остановился и, развернувшись, снова бросился в атаку. И снова его острый загнутый рог прошел в нескольких сантиметрах от расшитой серебром куртки Ренато.

Войдя во вкус, Быков почти безостановочно нажимал кнопку фотоаппарата, делая снимок за снимком.

Пробежав по песку мимо подпрыгивающего на месте быка, Ренато покинул арену. Его сменил пикадор, похожий на средневекового рыцаря, закованного в железные латы. Разглядев лошадь, бык бросился на нее. Всадник не успел вонзить копье в бычью холку. На красивом лице пикадора появилось глупое выражение. Лошадь встала на дыбы, когда рога, упираясь в ее бок, прикрытый peto[6], прижали ее к красной ограде. Раздался треск досок. Пикадор, разинув рот, свалился на песок.

Спасая его, на арену выбежали бандерильеро, бесстрашные и проворные как обезьяны. В поднятых руках они держали короткие разноцветные палочки с острыми наконечниками.

– Бандерильос, – сообщил Мануэль.

– Угу, – буркнул Быков, не отрываясь от объектива.

Бык, оставив в покое лошадь, принялся поддевать пикадора рогами. Публика заулюлюкала.

– Торо! Торо! – закричали бандерильеро, стараясь отвлечь быка от всадника.

Бык погнался за одним из них, но другой ловко вонзил в хребет животного свою разукрашенную спицу. Так повторилось несколько раз. Один бандерильеро заманивал быка, а другой заходил с тыла. Очень скоро в спине животного раскачивалось пять или шесть бандерилий.

– Оле! Оле! – восторженно гремел стадион.

Бык яростно прыгал на месте. Ему казалось очень важным избавиться от стальных колючек, причинявших ему мучительную боль.