— Что… — начал было Аксель, но тут же увидел сам и смолк. Навстречу им шли три невысоких господина в тёмных костюмах, с видеокамерами и фотоаппаратами в руках. Их жёлтые, словно лакированные, лица казались совершенно одинаковыми, а узкие косые глаза неторопливо озирали окрестности. Вот один из них, шедший сзади, повернулся спиной к детям и принялся снимать павильон на камеру. Кри так вся и засветилась, так и встала на цыпочки, даже шею вытянула по направлению к японцам — не хуже Ханса, завидевшего корм, — словом, как показалось опешившему Акселю, стала вдруг выше ростом. И чудо свершилось: шедший впереди господин замедлил шаг, не спеша поднял «Никон», и дети услышали несколько тихих и быстрых щелчков. Кри порозовела.

— Разговаривай со мной, — углом рта скомандовала она Акселю, полуобернувшись к нему и делая вид, что больше не замечает японцев.

— Ты что, с ума?.. — спросил Аксель, прищурившись.

— Молодец! Скажи ещё что-нибудь, только улыбайся.

— Пускай тебе Дракула на кладбище улыбается! — как рассерженный гусь, зашипел Аксель. (Дракулу Кри побаивалась, и поминать его при ней не стоило, хотя сама она любила пощекотать себе нервы и то и дело заводила разговоры про фильм «Дракула, мёртвый и довольный этим», особенно к вечеру. Аксель бы ни за что не решился нарочно её пугать, но уж слишком разозлился!) — Совсем свихнулась, да? Мне эти типы не нужны, и я не кинозвезда, ясно? Твоя мечта исполнилась, нашёлся бездельник, так чего тебе ещё надо?

— Чтобы вон тот, сзади, снял меня в движении. Камерой…

Но судьба явно решила, что с девочки на сегодня довольно славы. (По крайней мере, в ту минуту.) Трое господ-манекенов явно больше не желали её снимать и, важно вышагивая, как африканские страусы, удалились. Аксель хотел было ещё съязвить на эту тему, но Кри была так счастлива и — честно говоря — так красива сейчас, что у него как-то язык не повернулся. Вместо этого он неожиданно для себя подумал, что если уж Кри так любит, чтобы её снимали, то ведь и он мог бы делать это для неё. Он даже мысленно перебрал всех девчонок в своём классе и с приятным удивлением пришёл к выводу, что ни одна из них, пожалуй, и близко не может тягаться внешностью с его сестрой. А что? Неплохое средство держать Кри под контролем, а то совсем ни во что не ставит старшего брата. Надо только поумней всё это обставить, иначе принцесса вконец зазнается…

— Знаешь, — небрежно сказал он, когда они углубились в гущу зелени и побрели куда глаза глядят, — раз уж ты так любишь сниматься, я мог бы и сам щёлкнуть тебя пару раз…

— Ты? — изумилась Кри. — Зачем?

— Как зачем? — вторично за последние десять минут опешил Аксель. И — опять-таки неожиданно для себя — брякнул: — А… когда накопится много хороших фотографий, можно будет выбрать какие получше и послать на конкурс… в Японию…

— Какой ты умный! — взвизгнула Кри и опять повисла у Акселя на шее. Нет, она не зря взяла его сегодня на прогулку!

Тем временем они всё шли и шли, и голоса людей вокруг постепенно затихали. Аксель не особенно беспокоился о дороге: разве здесь заблудишься? Они сейчас найдут киоск с напитками, выпьют чего-нибудь холодного и вернутся домой. Но сказать точно, в какой части парка они очутились, он уже не мог, тем более что неугомонная Кри несколько раз меняла направление, таща его за собой. Наконец за зелёной завесой блеснула чуть более тёмная гладь небольшого озера, по которому курсировали утки. Слепящее полуденное солнце отражалось от воды и глянцевых листьев нестерпимым блеском. Всё кругом: вода, заросли, белая ротонда с колоннами и куполообразной крышей на противоположном берегу — вдруг показалось Акселю каким-то сном. И то, что на берегу в этот момент не было ни одного человека, придавало этому сну зловещий оттенок. С воды вдруг потянуло прохладным ветерком, и мальчик поёжился.

— Знаешь что, — разлепил он запёкшиеся от жары губы, — пойдём-ка лучше назад… Здесь, похоже, нет никакого киоска. А?

Кри не ответила. И тут новый — почти шквальный — порыв ветра, только изнуряюще-жаркого, вдруг обдал детей, словно на обоих дохнула горячая печь. Всё вокруг потемнело. Аксель поднял глаза к небу и увидел, что голубизну начало затягивать странным золотистым маревом, сквозь которое быстро мчится серая лохматая тучка. Наверное, это задул фён — тёплый альпийский ветер, приносящий больным, слабым людям бессонницу и кошмары… Но какой же ураган бушует сейчас там, наверху, если с тучами творится такое? Аксель покосился на Кри (надо искать укрытие!) — она словно примёрзла к месту. Лицо у неё стало белым, как снег, глаза изумлённо распахнулись, побледневшие губы полуоткрылись. Она глядела вдаль, поверх макушки Акселя, туда, куда только что смотрел он сам, но гораздо пристальнее. Мальчик резко вскинул голову. Тучка была уже намного ближе к ним, даже, пожалуй, не тучка, а целая грозовая туча — в Баварии её иногда называют «шворк». И этот шворк… он словно бы снижался, наискось несясь к земле, как лёгшая на крыло птица! Нет, так не бывает, просто Аксель заспался сегодня и видит тяжёлый предутренний сон… А какие у тучи странные завихрения со всех сторон — будто лапы и длинный косматый хвост! Но додумать эту мысль Аксель не успел. Кри резко вцепилась ногтями в его ладонь, и, опять повернувшись к ней, он увидел в двух лужицах чернил, в которые превратились её глаза, не изумление, а дикий, никогда прежде не виданный ужас.

— Кри! Кри! — хрипло позвал, словно каркнул, Аксель, кашляя от жаркого ветра. Перед глазами у него вдруг встала непонятная, косматая тьма, и какая-то сила с душераздирающим свистом падающего самолёта вырвала ладошку Кри из его вспотевших пальцев. Новый порыв ветра, стихающий свист — и Аксель почувствовал, что он на берегу один, и что происходит нечто ужасное. Слоноподобное косматое чудовище взмывает в небо над озером, с каждой секундой удаляясь от Акселя, а в пасти у этого существа бьётся голубой лоскут и беспорядочно машет крошечными, словно кукольными, ручками и ножками. Когда же прошло ещё несколько мгновений и тёмное мохнатое пятно поднялось на огромную высоту, мальчик понял: голубой лоскут, ручки и ножки, уносимые от него всё дальше и дальше, — это Кри.

Аксель страшно закричал и потерял сознание.

Этот день — как и последующие дни — слились для Акселя и его родителей в сплошной кошмар, нескончаемый и невыносимый, который, к сожалению, отличался от страшного сна тем, что всё происходило наяву. Хорошо ещё, что Аксель стоял не на самом берегу: лишившись сознания, он запросто мог упасть в воду и захлебнуться. Когда час спустя, шатаясь, исцарапанный ветками мальчик с безумными глазами ворвался в Амалиенбург и билетёр вызвал полицию, события понеслись с быстротой молнии. Сначала люди в жёлтых рубашках и зелёных брюках искали вместе с Акселем место преступления, везли его в криминальную полицию и звонили на работу его родителям. Затем его осматривал врач и поил чем-то горьким, но успокаивающим. Потихоньку мальчик приходил в себя, то есть к нему возвращалась способность понимать обращённые к нему вопросы и кое-как отвечать на них. Временами его даже клонило в сон — видимо, под действием лекарства.