Понятно, что в силу такого отношения к источникам у исследователей сформировались весьма специфические представления об эпохе монголо-татарского нашествия, о самих «татарах», а также русском обществе той поры. Вероятно, не будет преувеличением сказать, что практически вся эпоха со второй половины XIII до конца XV века долгое время рассматривалось исключительно под призмой «героической борьбы русского народа с монголо-татарскими завоевателями»[11]. В рамках этой «концепции» ордынцы описывались исключительно в качестве врагов, с которыми русские люди беспрестанно боролись. При этом ускользали не только «оттенки враждебности», но и, что более существенно, непрерывно осуществляемые книжниками попытки понять, что происходит, в какой духовной ситуации находится Русь и как следует поступать отдельно взятому человеку в этих тяжких, иногда просто страшных обстоятельствах. Историография традиционно на каждый из этих — разных по своей сути — вопросов давала один и тот же ответ: древнерусская литература на протяжении всего периода ига призывала к борьбе с ордынцами. А то, что плоды этой борьбы на протяжении целых столетий не были заметны, — «всего лишь» вина удельного строя, феодальной раздробленности, неспособности правящих кругов к объединенному отпору неприятелям.

При таком подходе к описанию «татарских» сюжетов едва ли не самым распространенным способом подтверждения априорной «концепции борьбы» стала банальная модернизация прошлого, «подтягивание» исторического материала под «правильную» концепцию, «удревнение» источников.

Весьма показательны в этом смысле случаи, когда, например, для рассказа о Батыевом нашествии активно привлекались памятники заведомо более поздних исторических эпох, содержащие, помимо прочего, в том числе и легендарные повествования о борьбе с «татарами». В числе таких памятников, призванных в простой и доступной форме проиллюстрировать читателям (особенно в популярной и учебной литературе) героизм защитников русских земель, — «Повесть о разорении Рязани Батыем». Со школьной скамьи памятны извлеченные из этого произведения литературы первой половины XVI века рассказы о богатыре Евпатии Коловрате, о гибели рязанского князя Федора и его жены Евпраксии, выбросившейся с малолетним сыном из «превысокого храма» при известии о подходе к городу полчищ Батыя и др.[12] Другой пример: «Сказание о Мамаевом побоище» — произведение, вероятно, конца XV или начала того же XVI века, по-прежнему активно используемое для реконструкции событий Куликовской битвы 1380 года (вспомним хотя бы хрестоматийные рассказы о поединке русского воина Александра Пересвета с татарским богатырем или эпизод с благословлением Дмитрия Донского Сергием Радонежским)[13].

В результате таких «натяжек» отношение русских к «татарам» представлялось застывшим, лишенным всякого динамизма. Получалось, что на протяжении почти трех веков (с 30-х годов XIII века и до конца XV века) в общественном сознании, по крайней мере, той его части, которая «отвечала» за восприятие одного этноса другим, практически ничего не менялось. В итоге создавалось впечатление, что изменялись лишь возможности государства противостоять ордынцам, сознание же людей оставалось неизменным: как и жители русских княжеств XIII века, русские люди XV века готовы были бороться с татарами за свою независимость. Разница была лишь в том, что, если в XIII веке предпосылок для их победы еще не существовало, то спустя два с лишним столетия они наконец‑то возникли.

Более корректным представляется иной подход к историческому материалу: от источника к концепции, а не наоборот. От реконструкции того, как воспринимали «татар» древнерусские книжники, и того, что они хотели донести до читателя, к тому, «как было на самом деле» (разумеется, в той мере, насколько это возможно в принципе). Впрочем, в задачи нашего исследования вовсе не входит реконструкция тех или иных реалий исторического процесса: путь к «реалиям» неизбежно должен пролегать через реконструкцию восприятия, через выявление «установок сознания», существенным образом повлиявших на появление в источниках той или иной информации о прошлом. Как раз о восприятии монголо-татар в памятниках книжности середины XIII‑XV века и пойдет речь. Таким образом, в поле зрения исследования оказываются основные произведения древнерусской литературы, посвященные ордынской тематике: начиная с первых летописных откликов на нашествие монголо-татар и заканчивая рассказами о падении ордынского ига на Руси.