сном, как обычно, я тискал кота, что воспринималось последним как насилие над кошачьей личностью.

— Яна, а почему у Моисея бок сырой? — с недоумением разглядывал я кошку, нюхая и разглядывая влажные пальцы.

По горячим, вернее, по мокрым кошачьим следам, мы обнаружили под ванной огромную лужу. Прохудилась труба, из которой вода стремительно просачивалась, угрожая затопить не только нас, но и этажи ниже. Вот так Моисей реабилитировался за все предыдущие прегрешения, а квартиру я застраховал. Но это не помогло возместить ущерб от пожара.

— Так как это все-таки произошло, погорелец? — спросила Алина, удовлетворившись исследованием уничтоженной территории кухни, где мне приходилось теперь обитать. — И почему ты убогую пятиэтажку не спалил дотла? Напалма не хватило?

— Когда-то она тебе нравилась, — мрачно заметил я, схватив упирающегося британца, виновника курьезной, но такой дорогостоящей истории.

В один из одиноких вечеров, мы с котом мыли посуду. Вернее, он завороженно глядел на бесконечную струю воды, сидя на столешнице тумбы рядом с газовой плитой, а я уныло перебирал в раковине тарелки с остатками холостяцкого ужина. Чайник довольно урчал, ласкаемый языками желто-синего пламени, рвущегося из стального сопла. Моисей, погруженный в кошачью нирвану, привычно помахивал хвостом. И тут я почувствовал характерный запах жженых волос. Так же воняли голубиные перья, что мы жгли с друзьями в детстве. Я точно знал, что птиц в квартире нет, а шевелюра не испытывала никаких неудобств. На всякий случай, провел рукой по голове, случайно бросив взгляд на блаженного усатого друга, и остолбенел: кот продолжал спокойно (настоящий, выдержанный англичанин) пялиться на водопад, а его хвост с аппетитом пожирал голодный до экзотики огонь. Пулей мелькнула мысль, что болевой порог кота выше, чем у русской женщины, но впоследствии оказалось, что густейшая шерсть хвоста Моисея с честью выдержала испытание огненной стихии, и до кожи красный петух не добрался.

Так я еще никогда не орал, даже на самых неумных учеников. Может, вам знакомо это противное чувство, когда панический страх за близкого переплетается с трепетом за собственную жизнь, а сделать ничего не можешь? Испуганный внезапным ором, кот спрыгнул с тумбы и ринулся в комнаты с предчувствием неизбежной беды на хвосте, забившись под диван в гостиной. Нечеловеческая сила, помноженная на шок и два выпученных глаза, отбросила несчастную мебель на середину комнаты. Кот, словно его собирались убивать, распластался на полу, зажмурившись. Хвост дымился. Я рывком сгреб мохнатое тело и кинулся в ванную комнату. Душ сотворил бесценное дело, Моисей был спасен, но, судя по недовольной морде и яростному мяуканью, благодарности ждать не приходилось.

Увы, вечеру не суждено было стать унылым и обыденным. Треск и зарницы встретили меня и мокрого Моисея, когда я открыл дверь в коридор. Мох инстинктов живет на нас и помогает в неожиданных ситуациях. Не помню, как оказался на лестнице с шестью килограммами кошачьего недоразумения на руках, как кто-то вызвал пожарных, которые выкорчевали и смыли следы коварной стихии, оставив вместо уютной кухни горькое пепелище.

— Поясни один момент, — Алина с интересом выслушала мой печальный монолог. — Каким образом загорелась кухня? Кот ведь в комнату убежал.

— Чертовы бумажные полотенца, раскиданные по всей кухне, — пояснил я, добавив несколько соленых слов в конце фразы. — Пламя с кошачьего хвоста, видимо, перекинулось на них. Пока я возился с Моисеем, все и вспыхнуло.

— Ладно, удачно тебе возродить жилище, — Алина засобиралась. — Мне пора, надо ужин успеть приготовить и уроки с дочерью сделать.

— Слушай, у вас же трехкомнатная квартира. Можно к вам на несколько дней переселиться, пока ремонт будут делать? — взмолился я. — Мне газ и воду перекрыли: ни поесть, ни помыться, вообще никакой жизни.

— А, так вот ты зачем ты меня позвал, — расхохоталась Алина. — Нет уж, у тебя есть друзья, на крайний случай, в школе перекантуешься. У меня муж ревнивый, да и кот твой дурацкий, — она неприязненно взглянула в невозмутимую физиономию Моисея, — только неудачу приносит. Избавься от него, а то рискуешь однажды не проснуться.

Дверь хлопнула. Остались только я, кот, да прощальный аромат духов бывшей любимой женщины с копченой ноткой горелой древесины.

К Эдику я пойти не мог, в их с женой маленькой студии не было места двум горемыкам. В школе же были электричество, вода и ночлег в учительской. Договорившись со сторожем, я вытащил из шкафа большую сумку. Спускаясь по лестнице, груженный котомкой через плечо и переноской с усатым товарищем по несчастью, в кармане завыл телефон. Детский голос несостоявшейся падчерицы приглашал остановиться у них, комната уже ждала двух постояльцев.

— А мама разве согласна? — удивился я неожиданному предложению, застыв между третьим и вторым этажами.

— Главное, что папа не против, — ответила Яна, ухмыляясь (это что-то новое). — Любимый корм Моисея я уже купила.

Мир, как говорится, не без добрых детей. А хвост, он до ремонта зарастет.