что письмо следовало вручить другому сотруднику, который, вне всякого сомнения, был гораздо выше по своему служебному положению, чем тот, что привел его сюда.

Как ни странно, высокопоставленный сотрудник взял письмо и, оторвав взгляд от двери (Марк-Алем уже и надеяться перестал, что это когда-нибудь произойдет), принялся его читать. Пока тот читал, Марк-Алем не сводил с него глаз, надеясь что-то предугадать по выражению его лица. В этот момент стало происходить нечто, показавшееся Марк-Алему настолько ужасным, что напоминало ощущение кошмарного падения в бездну во время землетрясения, когда почва уходит из-под ног. Происходившее и впрямь имело отношение к падению в бездну, хотя и было его противоположностью. Чиновник с мрачным лицом, продолжая читать, медленно и равномерно поднимался со своего места, и вот это и привело Марк-Алема в ужас. Ему показалось, будто это движение никогда не прекратится и голова ужасного чиновника, в руках которого была его судьба, достигнет потолка, упрется в него, проломит насквозь и, исцарапанная, с осыпающейся по сторонам штукатуркой, станет пробивать этаж за этажом, пока не поднимется над крышей. Марк-Алем был готов уже закричать: «Хватит, не хочу я эту работу, верните мне письмо, только не поднимайтесь», но в это мгновение движение чиновника, словно услышавшего его внутренний вопль, прекратилось.

Росту он, к удивлению Марк-Алема, оказался вполне среднего. Марк-Алем с облегчением перевел дыхание, но, судя по всему, преждевременно. Поднявшись со своего места и выйдя из-за стола, высокопоставленный служащий столь же непрерывно и равномерно принялся перемещаться, направляясь в середину комнаты. Сотрудник, который привел Марк-Алема, похоже, был к этому готов и заранее посторонился, чтобы дать ему пройти. На сей раз Марк-Алем почувствовал облегчение. Это было самое обычное дело, просто со своего места встал человек, тело которого затекло от долгого сидения, а может, страдало от геморроя или судорог, а он сам себя чуть не довел до истерики. Да, с нервами у него действительно в последнее время не все было в порядке.

Впервые за это утро Марк-Алем взглянул с привычной смелостью в глаза другого человека. Чиновник все еще держал в руке рекомендательное письмо. Марк-Алем ожидал, что тот скажет нечто вроде «Да, мне известно о тебе, ты принят на работу», или пусть даже и не так, но хотя бы обнадежит, пообещает что-нибудь через несколько недель или в следующем сезоне. Не зря же его многочисленные двоюродные братья вот уже два с лишним месяца предпринимали все возможное для организации этой встречи. А он, Марк-Алем, раньше времени перепугался до дрожи при виде этого высокопоставленного чиновника, которому, вполне вероятно, гораздо важнее поддержать хорошие отношения с его могущественной родней, чем самому Марк-Алему с ним. В ушах его гулким эхом прозвучали строчки из «Chronique» — семейной «Хроники». Самым первым в нашем роду, то есть основателем его, был Мет Кюприлиу из Рошника рядом с Бератом, в Центральной Албании, родившийся в 1575 году. Он согласился занять пост премьер-министра при условии, что султан не будет оспаривать его декреты. Его старшим сыном был Фазиль Мехмет-паша. Он стал премьер-министром, как и его отец. Завоевал Крит и восстановил там османское владычество. Провел кампанию против Венгрии. Выиграл войну с Польшей, отвоевав у той половину Украины.

Глядя на чиновника, Марк-Алем вдруг совершенно успокоился, и в какой-то момент ему показалось, что у него получится даже растянуть кожу на лице в подобии улыбки. И он наверняка бы так и сделал, если бы не произошло нечто совершенно неожиданное. Стоя перед ним, чиновник аккуратно сложил рекомендательное письмо и, пока Марк-Алем ждал от него каких-то одобрительных слов, разорвал письмо на четыре части. Марк-Алем вздрогнул. Он открыл было рот, собираясь что-то сказать, а может, просто ощутил нехватку воздуха, но тут, словно чиновнику мало было просто разорвать письмо, тот шагнул к жаровне и бросил в нее обрывки. Шустрый огонек весело порхнул над углями дремавшей жаровни, седой от тонкого слоя пепла. Затем огонек исчез, оставив после себя трепещущие обугленные останки письма.

— В Табир-Сарай нельзя попасть по протекции, — проговорил чиновник, и голос его напомнил Марк-Алему полуночный бой одиноких часов в ночной тишине.

Марк-Алем оцепенел. Он не понимал, что ему делать: продолжать стоять, немедленно уйти, рассердиться или же, напротив, просить прощения. Словно прочитав его мысли, коротышка-служащий, который его привел, бесшумно вышел из кабинета, оставив их наедине друг с другом. Они стояли теперь лицом к лицу с двух сторон разделявшей их жаровни. Но продолжалось это недолго. Все так же медленно, как он подошел тогда, когда путь его к жаровне показался Марк-Алему бесконечно длинным, чиновник вернулся обратно на свое место за столом, но не сел. Он только слегка прокашлялся, словно готовясь произнести речь, и, поглядывая то на дверь, то на Марк-Алема, проговорил:

— В Табир-Сарай нельзя попасть по протекции, поскольку подобное явление, то есть протекция, противоречит самой сути Табир-Сарая.

Марк-Алем ничего не понял.

— Не подверженность внешним влияниям, а напротив, борьба с ними, не открытость проникновению извне, но изоляция от него и, таким образом, не протекция, но исключение любых ее видов — вот один из основополагающих принципов Табир-Сарая. Тем не менее ты сегодня принят на работу в этот дворец.

Что все это значит? — спросил себя Марк-Алем. Взгляд его, словно для того, чтобы удостовериться лишний раз, упал на обугленные остатки сгоревшего листка на дремлющих под седым пеплом углях.

— Да, с этого момента ты считаешься нашим сотрудником, — повторил чиновник, похоже заметивший брошенный Марк-Алемом взгляд.

Он сделал глубокий вдох и, опершись на стол (только сейчас Марк-Алем заметил, что вся поверхность стола была покрыта огромным количеством папок с делами), принялся говорить:

— Табир-Сарай, или Дворец Сновидений, как его называют на нынешнем языке, является одним из основополагающих учреждений нашего самодержавного государства.

Он помолчал какое-то время, глядя на Марк-Алема с таким выражением, словно пытался оценить, насколько новичок был в состоянии понять его слова. Речь его звучала настолько странно, что даже на официальном собрании она показалась бы неестественной. У Марк-Алема сложилось впечатление. что он слушал продолжение речи, начало которой терялось в прошлом сезоне, и произноси ли ее не перед новым сотрудником, а словно провожая ветеранов, выходящих на пенсию.

— В мире и раньше осознавали важность сновидений и ту роль, которую они играли в судьбах государств и правителей, — продолжал тот. — Ты, наверное, слышал о Дельфийском оракуле в Древней Греции, о знаменитых римских толкователях снов, ассирийцах, персах, монголах и так далее. В древних книгах обстоятельно рассказывается о том, что они сделали для предвидения и предотвращения бедствий, или о том, чего