— Меня угораздило обнаружить, что истина, в которую веришь, не обязательно истинна, — выговорил он, тщательно подбирая слова. — То, во что я свято верил, оказалось… ошибкой.

— Обманом?

— Обманом, — согласился он и после паузы добавил: — А может, и нет. Может, все было ненамеренно. Как бы ты ни заблуждался, но если во что-то веришь — значит, это не ложь.

Йеммутка присвистнула — как только сумела при таких бивнях! — и в наигранном восторге всплеснула руками:

— Водоносы-то нынче какие просвещенные! Того и гляди пустишься проповедовать и требовать десятину на храм!

— Ну уж нет! — засмеялся вместе с ней отступник.

В очаге потрескивал огонь, под крышей шелестели в соломе то ли жуки, то ли крысы. Хозяйка отхлебнула из своей миски.

— С женщиной повздорил небось?

— С богиней.

Йеммутка не отрывала глаз от огня.

— Вон как. Ну, поначалу-то всякая кажется богиней. В любовь каждый раз окунаешься так, будто что новое встретил. Ровно сам Бог шепчет их устами и все такое. А потом… — Она вновь хмыкнула, на этот раз с горечью. — А чем тебе богиня-то не угодила?

Отступник подцепил из миски что-то похожее на картофельный ломтик, пожевал рыхлую мякоть. Тайных мыслей он прежде никому не поверял, и слова давались с трудом. Голос его дрогнул.

— Она собирается пожрать мир.

Маркус потер подбородок загрубелой ладонью.

— Ярдем!

— Слушаю, сэр! — громыхнул над ухом тралгут.

— День, когда ты сбросишь меня в ров и примешь отряд…

— Да, сэр?

— Еще ведь не настал?

Тралгут скрестил на груди мощные руки и дернул звякнувшим ухом.

— Нет, сэр, — пророкотал он наконец.

— Жаль.

Городская тюрьма в Ванайях прежде была зверинцем. В древние дни по широкой площади величаво прогуливались драконы, время от времени влезая освежиться в просторный фонтан, а три этажа клеток позади глубокого рва, опоясывающего площадь, полнились зверями. Львы, грифоны, гигантские шестиглавые змеи, медведи и огромные птицы с женской грудью, некогда бродившие здесь за железными решетками, теперь остались лишь на фасадных рельефах, вырезанных из драконьего нефрита. Фигуры зверей чередовались со скульптурными колоннами, изображающими тринадцать рас человечества — длинноухого тралгута, тимзина в хитиновой броне, йеммута с неизменными бивнями… Чтобы имитировать горящий взгляд дартина, в глазницы статуи вставили миниатюрные жаровни — правда, огонь в них давно уже не зажигали. Время и непогода не оставили на фигурах ни малейшего следа, кроме черных потеков на месте проржавевших прутьев: любые удары и разрушения драконьему нефриту нипочем.

Жертвы ванайского правосудия — угрюмые, обозленные, томящиеся скукой — в ожидании приговора были выставлены напоказ: иные на посмешище, иные для опознания. Добропорядочным горожанам позволялось заходить на площадь, где за две-три бронзовые монеты лоточники продавали лоскуты тряпья с завернутыми в них отбросами, и мальчишки устраивали состязания, осыпая узников нечистотами, дохлыми крысами и гнилыми овощами. Подавленные горем супруги приносили томящимся в неволе мужьям и женам сыр и масло и пытались перебросить продукты через ров, но даже если сверток долетал до нужных рук, покоя в тюрьме не прибавлялось. Стоя на низком парапете у самого рва, Маркус наблюдал, как один счастливчик — куртадам, заросший плотным и гладким, как у выдры, мехом, унизанным позванивающими при движении бусинами, — отбивался от сокамерников, которые норовили отобрать у него белую хлебную лепешку, а мальчишки из первокровных весело хохотали, тыча в него пальцами и крича обычную для куртадамов дразнилку «звяк-звяк, по башке шмяк», и сыпали непристойностями.

В нижнем ряду клеток сидели семеро мужчин — по большей части крепко сбитые, посеченные боевыми шрамами. Один держался отдельно — этот, просунув ноги сквозь решетку, болтал ступнями надо рвом. Шестеро были солдатами Маркуса, седьмой — ведуном отряда. Теперь они принадлежали герцогу.

— За нами следят, — предупредил тралгут.

— Знаю.

Ведун небрежно помахал рукой, Маркус ответил фальшивой улыбкой и более грубым жестом. Бывший ведун отвернулся.

— Не он, сэр. Другой.

Маркус отвел взгляд от клеток. На пятачке, где улица вливалась в площадь, расслабив плечи, стоял молодой человек в золоченых латах, какие носила герцогская гвардия. Маркус попытался вспомнить имя.

— Принесла нелегкая, — поморщился он.

Видя, что его заметили, молодой человек небрежно отсалютовал и подошел ближе — стали виднее тупое лицо и безвольная осанка. Кедровым маслом, которым умащали в банях, от него разило так, будто гвардеец в нем выкупался. Маркус пожал плечами, как обычно перед битвой.

— Капитан Вестер, — кивнул гвардеец и перевел глаза на тралгута. — Ярдем Хейн. Так и не отходишь от своего капитана?

— Сержант Доссен, если не ошибаюсь? — осведомился Маркус.

— Нет, терциан Доссен. Его высочество герцог предпочитает старинное титулование. Это ваши люди?

— Кто? — невинно спросил Маркус. — Я в свое время кем только ни командовал — впору встречать знакомцев в любой тюрьме Вольноградья.

— Вон та компания. Их скрутили прошлой ночью за пьянство и дебош.

— Не они первые, не они последние.

— Вам об этом известно?

— Предпочту умолчать. Мои слова наверняка дойдут до судьи, а мне бы не хотелось, чтобы он неверно их истолковал.

Доссен сплюнул в ров.

— Хотите выгородить своих, капитан? Уважаю такую решимость, но она ничего не изменит. Грядет война, герцогу нужны люди. У этих есть закалка и опыт, их отправят в армию. Даже, может, дадут чин.

На Маркуса накатил гнев. Однако чувствам, особенно приятным, он привык не доверять.

— Вы, по-видимому, чего-то недоговариваете?

Губы Доссена дернулись в змеиной улыбке.

— Ваше имя до сих пор на слуху — как же, капитан Вестер, герой Градиса и Водфорда! Герцог не преминет вас заметить. Вы могли бы сделать карьеру.

— Любые ваши герцоги и бароны — те же короли в миниатюре, — бросил Маркус чуть резче, чем хотелось. — А королям я не служу.

— Нашему придется послужить.

Ярдем вдруг зевнул и почесал брюхо — условный сигнал Маркусу: не время нарываться. Капитан снял ладонь с рукояти меча.

— Доссен, дружище, половина защитников города — наемники. Я видел Кароля Данниана с отрядом, и Меррисан Кок тоже здесь. Они же разбегутся при одной вести о том, что герцог насильно тащит в армию профессиональных военных, честно занятых другим делом.

Доссен от изумления раскрыл рот.