«Полковник Скоблин поехал разыскивать штаб корпуса. По дороге он встретил молодого адъютанта, причисленного к Генеральному штабу. Капитан передал начальнику дивизии в конверте приказание командира Добровольческого корпуса. Скоблин пробежал приказ и весь побледнел. Выпустив трехэтажное ругательство, он набросился на капитана: „Как, приказ об отходе моей дивизии вы доставляете мне только сегодня? Почему вчера не доставили его мне? Из-за вашей трусости у меня убитых только 600 человек! Расстреливать таких офицеров!“

Скоблин помчался к Батайску. Штабной поезд медленно отходил. „Задержать поезд!“ — закричал Скоблин. Поезд остановили. Вне себя он вскочил в вагон командира корпуса. „Николай Владимирович, — это ты? Слава Богу! Твоя дивизия цела?“ Кутепов обнял Скоблина и поцеловал. Скоблин, возмущаясь, стал рассказывать ему, что перенесли корниловцы. „Ты потерял половину дивизии, а я почти весь свой корпус. Катастрофа. Поезжай — твоя задача защищать Батайск. Когда успокоишься, спокойно обо всем переговорим“. Медленно, шагом поехал Скоблин к корниловцам».

Скоблину прощалось все. Офицер отчаянной храбрости (один из самых молодых георгиевских кавалеров за всю историю Русской Императорской армии) всегда лично водил свой полк в атаку, он был ранен 6 раз. По устоявшейся в Добровольческой армии традиции, офицеры всегда шли впереди, поэтому и потери их превышали все допустимые нормы. (К примеру, командир батальона Корниловской ударной дивизии Фукс после каждой атаки оказывался в лазарете. В результате он был ранен 14 раз и лишился левой руки. Последний командир второго Корниловского ударного полка полковник Левитов был ранен также 14 раз, из них 8 тяжело. Сам о себе он говорил так: «С мая 1915 года моя левая рука от ранения в плечо не поднималась, штыком я работать не мог, а стрелял отлично».) Скоблин был одним из первых кавалеров ордена Святого Николая Чудотворца — высшей награды Русской армии генерала Врангеля. (Приказ ВСЮР № 167 от 11/24 июля 1920 года. Вручал орден сам Главнокомандующий 14 сентября того же года в селе Федоровка Северной Таврии. Спустя 11 лет фотография этого знаменательного момента украсила обложку журнала «Часовой». № 54 от 30 апреля 1931 года.)

Поручик Критский писал почти через 20 лет: «Скоблин вышел к матросам. — Здорово, — сказал он. Матросы ответили как следует. — Знаете ли вы, — спросил Скоблин, — в какую часть вас прислали? — В Корниловскую дивизию, — ответило несколько голосов. — Не в Корниловскую дивизию, а в Корниловскую Ударную дивизию, — поправил Скоблин. — Так вот что: всех трусов, всех тех, кто дрожит за свою жизнь, и тех, кто задумал в бою переметнуться к красным, нам таких не надо. Все храбрые и честные — три шага вперед! Все полтораста человек сделали три шага вперед. Из этих матросов была сформирована рота, и она честно воевала с красными».

Корниловцы своим командиром гордились. Молодого генерала боялись и уважали враги, что говорит о многом. Разгром конного корпуса Жлобы, одна из самых страшных катастроф красных в Гражданской войне, произошел при самом активном участии несгибаемых ударников. Петр Николаевич Врангель писал в своих воспоминаниях: «Корниловская артиллерия с открытых позиций открыла огонь по наступавшим на донцов красным. Наши броневики, ворвавшись в колонны конницы Жлобы, расстреливали красные полки. Одновременно эскадрилья аэропланов осыпала красных кавалеристов сверху пулеметным огнем. Остановив атаку на 3-ю донскую дивизию, „товарищ“ Жлоба всеми силами, до пяти кавалерийских бригад, бросился на корниловцев. Однако корниловцы выдержанным ружейным и пулеметным огнем встретили атаку красной конницы. Наша артиллерия, выскочив на открытую позицию, открыла огонь во фланг атакующим. В то же время 3-я донская дивизия, быстро оправившись, сама перешла в наступление на север.

Атакованные с фронта и фланга и поражаемые метательными снарядами нашей воздушной эскадрильи, массы красной конницы смешались и бросились бежать в разных направлениях. Большая часть, до двух дивизий, во главе с самим Жлобой, прорываясь на северо-запад, бросилась на Гальбштадт и Большой Токмак, но здесь была встречена резервами 13-й пехотной дивизии и бронепоездами, в упор расстреливавшими беспорядочно метавшиеся толпы красных кавалеристов. Жлоба бросился на юг, но здесь вновь попался под удар дроздовцев. Последние, частью сев на повозки, преследовали противника, перехватывая ему дорогу и расстреливая в упор из пулеметов… Остатки красных дивизий были настигнуты в районе Черниговки конницей генерала Морозова и окончательно рассеяны. Вторая группа красной конницы из района Александеркрона бросилась на север в направлении на деревню Моргенау, но здесь наткнулась на дроздовцев и, встреченная убийственным огнем, бросилась на восток, но была перехвачена 2-й донской дивизией, овладевшей на рассвете деревней Штейнфельд и преследующей выбитых из этих селений красных, отходивших на Фриденсдорф. Передовые части конницы генерала Морозова и донцов долго преследовали остатки разгромленного противника, бегущего на Черниговку. Красные кавалеристы уже не оказывали никакого сопротивления. Многие бросали загнанных коней и разбегались по хуторам и балкам.

Конная группа „товарища“ Жлобы была разгромлена совершенно. Вся артиллерия противника, свыше сорока орудий, до 200 пулеметов и до 2000 пленных попали в наши руки. Мы захватили до 3000 коней. Полки 2-й конной и донских дивизий полностью пополнили свой конский состав. Штабы двух дивизий красной конницы были захвачены нами».

После эвакуации из Крыма в Галлиполи Корниловская ударная дивизия была сведена в полк. Командовал им, как и раньше, Скоблин. В то время все чины белых армий жили надеждой, что со дня на день генерал Врангель отдаст свой знаменитый приказ: «Орлы, за дело! Кубанский поход продолжается!» О капитуляции никто не думал, все были готовы к новым сражениям с большевиками. Последний начальник штаба Корниловской ударной дивизии Генерального штаба полковник Месснер напишет спустя годы: «Ленин и Троцкий, борясь против Добровольческой Армии генерала Корнилова, Вооруженных Сил генерала Деникина и Русской Армии генерала Врангеля, ставили целью уничтожение того, что они называли контрреволюцией. Этого они не достигли; они — НЕ ПОБЕДИЛИ.

Генерал Алексеев, начиная Белую борьбу, целью ее поставил зажечь светоч России; эта задача ВЫПОЛНЕНА: светоч был зажжен, светоч не был погашен; светоч и по сей день горит. Белые воины НЕ БЫЛИ ПОБЕЖДЕНЫ. Конечно, советская власть не признает моральной победы Белого Дела. Ее торопливые историки пишут, что Белое войско было разбито. Но ведь разбитые полки бегут, сдаются. Русская же Армия имела тактические успехи до последнего дня борьбы: славная конница генерала Барбовича прижала четыре дивизии противника к Гнилому морю; непоколебимая пехота завершила последний бой штыковой атакой Корниловской Ударной дивизии у села Юшунь. Так не дерется разгромленная армия!»

Вот только Николай Владимирович постепенно отстранялся от борьбы до победы. Нет, он не разочаровался в идеалах Белого движения. Все очень прозаично — 26-летний генерал влюбился до беспамятства. Собственно, случилось это еще в Крыму, но только на чужбине корниловцы обратили внимание, что теряют своего командира. Все его мысли занимала известная русская певица Надежда Плевицкая, «Курский соловей», как называл ее последний русский император Николай II.