«У Пэна еще оставались деньги», – возразил Горбаленя. При обыске в дровяном сарае Файнштейнов милиция нашла 1442 рубля, спрятанные в поленнице. Раз прячут, значит, деньги преступные и украдены при убийстве Пэна – такой вывод сделал Горбаленя.

Обойдя жилище художника, Минкин сразу понял, что убитый Пэн пользовался благосклонностью властей. Он жил один в четырехкомнатной квартире, что по тем временам было редким исключением даже партийно-советской элиты. А у обычных граждан изымались излишки жилья, повсюду создавались коммуналки. Однако Пэна не трогали.

Все четыре комнаты в квартире были заполнены картинами. Частью они висели на стенах, но большинство были просто составлены рядами вдоль мебели.

Всего у Пэна к моменту смерти скопилось более 800 его картин. Дело в том, что он их просто не продавал. Такой уж был человек. В НКВД было известно, что к Пэну приезжали коллекционеры из разных уголков страны, даже из-за границы. И все впустую: художник не уступил им ни одной картины. Зря проездили.

В начале тридцатых берлинские галеристы с помощью Марка Шагала еле уговорили Пэна организовать в Берлине выставку из его 37 работ. Пэн согласился только на том условии, что все картины должны вернуться в Витебск. Продажу запретил.

Минкин был немало удивлен. Ведь художники пишут свои творения для продажи, это их хлеб. Ну, подобно тому, как маляры стены красят. Вот ведь и сам Пэн был когда-то маляром… И никому из маляров не придет в голову работать бесплатно. Разве что… Для себя лично или близких родственников, наследников.

Да-да! Так вот зачем убитый Пэн сотворил такое огромное количество полотен и ничего не продал! Ведь с собой на тот свет деньги не возьмешь, иное дело – оставить картины наследникам, семье…

Горбаленя опроверг эту, казалось бы, очевидную версию: мол, Пэн как раз таки хотел оставить наследников ни с чем. То бишь с носом. С дыркой от бублика.

Как так? А так. Покойный художник задумал организовать в Витебске картинную галерею имени Иегуды Моисеевича Пэна. И чтоб нигде в мире нельзя было больше увидеть творений великого Пэна. Мечтал, чтоб сюда съезжались ценители его творчества со всей страны, да что там – со всего мира!

В тридцать пятом к Пэну приезжали из Третьяковской галереи, чтобы купить его картину «Портной гладит брюки генерала». Предлагали 4000 рублей, хорошие деньги. Очень даже хорошие! Но старик не продал свое творение даже в Третьяковку. А ведь мог навсегда увековечить свое имя в главной художественной галерее страны! Но не пожелал.

Вот, значит, каким человеком был Иегуда Пэн, размышлял Минкин. Хотел стать единственным среди признанных художников, все картины которого собраны в одном месте. Галерея имени себя! Губа не дура.

Неожиданно в углу комнаты Минкин увидел пустую бутылку из-под шикарного французского вина. Михаил Александрович в винах разбирался, тоже еще с царских времен. Купить такое вино в Витебске – да что в Витебске, во всем Советском Союзе! – было просто невозможно.

Странно. Читая допросы свидетелей, Минкин уяснил, что покойный Пэн был человеком весьма скупым. Жил скромно, его даже называли аскетом. И вдруг – такое вино! Уж не побывал ли у художника перед смертью тайный визитер из-за границы? А что… Прожженный авантюрист, предатель Родины Марк Шагал, которого Минкин чуть-чуть помнил по его комиссарству, вполне был на такое способен – перейти нелегально границу, чтоб распить бутылочку с прославленным земляком…

Словно в подтверждение этой версии, Минкин обнаружил в письменном столе убитого целую связку писем из Парижа. Все послания были подписаны одним и тем же именем – Марк Шагал. Обращаясь к Пэну, автор называл его Учителем.

Помощник прокурора республики не мог знать, что в Париже Шагал уже пишет стихи на смерть Иегуды Пэна:

Сопоставив наличие в квартире убитого пустой бутылки из-под французского вина и корреспонденции из Парижа, Минкин начал внимательно читать письма. Судя по всему, автор, Марк Шагал, был не только комиссаром, но и художником, эмигрировавшим из СССР.

Нет ли связи между этим самым Шагалом и убийством Пэна, задавался вопросом помощник республиканского прокурора…

Впервые Шагал и Пэн встретились в 1906 году (когда Пэна и представили императору), здесь же, в Витебске. Марку было тогда 19 лет, и он лишь в этом возрасте решил обучаться технике рисования в школе живописи Иегуды Пэна. До этого Шагал вообще не владел техническими приемами письма.

Минкин проникался все большим уважением к убитому Пэну. Оказывается, этот художник в 1896 открыл в Витебске первую художественную школу, из которой впоследствии вышли сотни живописцев, в том числе – десятки известных. Так писал в своих письмах Шагал.

Помощник прокурора читал и поражался. Боже мой, и такой человек, как этот Иегуда Пэн, был зарезан из-за каких-то полутора тысяч рублей! Такое казалось просто невероятным.

Видимо, украсть деньги брат и сестра действительно могли, но убивать при этом своего престарелого родственника, причем столь брутально…

Пэн впервые оказался в Витебске в 1896 году. Здесь проживало немало его знакомых по Петербургу, и люди эти занимали различные общественные должности. Они-то и уговорили губернатора Воловича пригласить Иегуду Пэна для организации первой художественной школы в Витебске.

В конце 19 века это был один из крупнейших городов Северо-Запада Российской Империи. Центр обширной и богатой губернии, Витебск был средоточием культурной жизни, которая по своей кипучести не уступала столичной. Здесь то и дело гастролировали известные театральные труппы, давали концерты знаменитые певцы и музыканты. Был даже свой симфонический оркестр.

Так что Иегуда Пэн, приехав в Витебск, очутился не в захолустной провинции, а в полнокровном культурном городе. И, кстати сказать, в родной, благожелательной среде. Ведь в то время более половины населения Витебска составляли евреи.

Пэна ждали и были готовы к встрече. Сразу же художнику предоставили четырехкомнатную квартиру (которую и сохранили за ним впоследствии большевики). Здесь он устроил мастерскую и в ноябре 1896 года открыл свою школу рисования и живописи.

Учиться в школе Пэна стоило недешево. Он брал от 5 до 8 рублей с ученика в месяц – весьма существенные по тем благословенным временам деньги.

У Пэна в основном учились еврейские юноши, и наставник ревностно следил, чтобы они соблюдали иудейские традиции. Поэтому когда Пэн узнал, что его новый ученик, Марк Шагал, весьма далек от религии, то высказал свое недовольство. На что Шагал ответил: «Я не хожу ни в церковь, ни в синагогу. Моя молитва – моя работа». Источником своего вдохновения Шагал считал русскую православную живопись, а впоследствии, уже будучи в эмиграции, с готовностью согласился расписывать католический собор.