увидела, как судорожно дернулся его кадык, а глаза стали черными, жгучими. Он не мог оторвать взгляда от обнаженного тела, от тугих, напряженных сосков.

– Приласкай, не будет болеть, – нагло шепнула я и прогнулась, подставляя грудь ласке.

Но Илья внезапно схватил меня за волосы и притянул к себе:

– С ума сошла! Зачем! Зачем ты это делаешь?…Нельзя нам. Невозможно. Что ты творишь, а?

Я потянула его к себе за воротник рубашки:

– Никто ничего не узнает. Сегодня только ты и я. Завтра пойдешь к свой Верке. Сегодня ты мой. Я всю жизнь ждала тебя.

Илья посмотрел мне в глаза и я вздрогнула.

– Всю жизнь?

– Всю…никогда и никто не прикасался ко мне. Кроме тебя.

Он закрыл глаза и выдохнул со свистом.

– Ничьи руки, ничьи губы… прикоснись…сейчас…пожалуйста…один раз.

Мои руки потянулись к его груди, заскользили по плечам, я притянула его к себе, поцеловала, сначала несмело, а потом почувствовала, как его пальцы зарылись в мои волосы, как жадно он ответил на поцелуй.  Я стонала ему в губы и задыхалась от счастья. Как же долго я ждала его, как долго вспоминала его вкус, его запах, его голос. Он мой. Самый родной, самый любимый. Роднее не придумаешь.

Его пальцы сжали мою грудь, и я всхлипнула от наслаждения, снова потянулась к его губам. Полотенце полетело на пол, и Илья отнес меня в спальню. Казалось, он знает все секреты моего тела, все потайные точки, от прикосновениям к которым я с ума сходила от удовольствия.

– Моя маленькая, моя девочка…моя

Шептал мне бессвязно в ухо, неистово лаская мое тело, раздвигая мои ноги. Я царапала его сильную спину, и снова жарко целовала губы. С ним все было естественно, по-настоящему, без капли фальши и притворства. Мой брат, мой любовник, мой первый мужчина…и последний. Моя любовь. Я отдавалась ему самозабвенно, с долей отчаянья и безысходности, зная, что больше это никогда не повторится и утром он возненавидит нас обоих. А сейчас он мой, берет меня снова и снова с утробным рычанием погружается в мою плоть. Я кричу то от боли, то от наслаждения под его жестокими губами и властными пальцами. Да, я ждала его всю жизнь, и я ни о чем не жалею. Он мой. Всегда только мой. Единственный, недоступный, ТАБУ. Только с ним я познала это безумное наслаждение, свой первый оргазм и потеряла девственность.

А на следующий день Илья привел к нам в дом Верочку и объявил, что они уже назначили день свадьбы. Я сжала свой бокал с шампанским с такой силой, что осколки порезали ладонь, и пока мама суетилась, смазывала перекисью водорода, забинтовывала рану, я вспоминала о том, как проснулась утром в пустой квартире, съела приготовленный Ильей завтрак, прочитала записку в которой он сожалел, о том что случилось, а потом, молча, ехала в такси домой. Я не плакала. У меня не осталось слез. Я уже давно их выплакала, понимая, что мы никогда не будем вместе.

Спустя три месяца, я сидела в своей комнате и смотрела на результаты анализов. Я – беременна. Этот кошмар мог случиться только со мной. Руки дрожали, слезы катились по щекам, и я с ужасом понимала, что должна избавиться от ребенка, зачатого от родного брата. Это противоречит законам природы, и малыш может родиться с ужасными отклонениями. Маме говорить не стала. Заняла денег у Ленки и поехала на аборт. Но там, в белых, тошнотворно-стерильных коридорах, одетая в бесформенный Ленкин халат, я вдруг поняла, что не смогу. Не смогу убить нашего с Ильей ребенка. Я должна уехать. Немедленно. Сейчас. В другой город. Начать все с чистого листа, и никто не узнает, в каком страшном грехе зачат мой малыш.

Спустя пять лет…

Мне удалось все скрыть, удалось устроиться на работу к Лениному отчиму, я родила прекрасного мальчишку, совершенно здорового и как две капли воды похожего на Илью. Я почти не звонила домой и лишь изредка ездила к родителям. Скрывала от них Максимку, прятала. А потом я попала в аварию. Переходила дорогу и какой-то пьяный водитель сбил меня. Мне повезло, что выжила. Я сломала ногу, пару ребер и отделалась многочисленными ушибами, потому что отлетела в сточную канаву на обочине. Вот тогда мама и узнала о Максимке. Приехала навестить меня, и Ленка все ей рассказала. Не могу ее винить. С сыном некому было сидеть и помощи ждать не от кого, Ленка и так дневала и ночевала у нас, а у нее муж и работа.  Кто лучше позаботится о Максимке если не родная бабушка. Конечно, я ожидала расспросов, обид. Но мама деликатно молчала. Только перед самой выпиской приехала ко мне вместе с сынишкой и пока я уминала ее коронные пирожки с капустой, она вдруг сказала:

– На Илью похож наш Максимка, как две капли воды. Вот смотрю на него и Илюшку в детстве вижу. Те же волосы, глаза и даже веснушки на носу.

Я невозмутимо проглотила пирожок и запила кока-колой, стараясь не выдать своего волнения.

– Конечно, похож, все-таки родной племянник.

Мама долго и пристально на меня смотрела, а потом придвинула стул к моей постели и тихо сказала:

– Мы Илюшу усыновили. Ему тогда всего месяц был. Подруга моя, Варя, умерла во время родов, а у нас с отцом уже восемь лет детей не было.

Я почувствовала, как пирог стал поперек горла, а мама подала мне стакан с водой.

– А через три месяца я забеременела. Не знаю, каким чудом. Может, так Богу угодно было, или дело доброе сделали, и наградил он нас. А тебя и его наказал. Я должна была рассказать. И когда видела вас вместе, понимала, что любовь у вас совсем не братская, а не могла. Словно в горле слова застревали. Как Максимку увидела, то все поняла. Стыдно мне, Асенька. Стыдно за трусость, за жизни ваши разбитые. Ты сыночка скрывала, сама растила. Илья несчастен, развелся с женой спустя полгода после свадьбы.

Теперь я подскочила на постели, несмотря на гипс и боль в ребрах.

– Развелся?

– Конечно, развелся. Как же жить с нелюбимой. Тебя забыть не смог. Он здесь, Ася, я все ему рассказала. Ждет твоего решения. С Максимкой еще вчера познакомился.

И я разревелась. Как дура. Завыла белугой на все отделение. Мама к себе прижала, по голове гладит, волосы целует.

– Пусти его, Ася. Он так настрадался. Бедные мои…вы оба…

Илья вошел в палату минут через десять, похудевший, какой-то