Иначе не будет удачи. Я согласно покивал и сказал, что удачи и так нет, весна тупо ранняя, озимые померзнут, не взойдет зябь, случится голод. К тому же не далее как вчера учредительный совет Лицея поднял плату за обучение в пять с половиной раз, причем вносить ее надо не постепенно и безналом, а сразу и кэшем, а кто не внесет плату, тот будет незамедлительно отчислен как собака...

Старый вскочил и завопил, что в договоре предусматривается повышение платы не более чем на двенадцать процентов в год, что он затаскает учредительный совет по судам, что в стране все-таки остались законы, а он законы хорошо знает...

Я рассмеялся и сказал, что сегодня первое апреля, а первого апреля просто необходимо кого-нибудь обмануть.

Пусть хоть родного отца.

Иначе удачи не будет.

Старый промолчал. Сжал дряньбургер, наружу выскочил салат, кружок помидора, маринованный лук, корнишоны, соус капнул.

Мощная кисть, ничего не скажешь.

– Чего, по-нормальному нельзя? – Старый сбросил бутербродную кашу в урну. – Нельзя без борзот?

– Без каких борзот-то? – сказал я.

Мне совсем не хотелось ругаться сегодня, сегодня и так был трудный день.

– Ты не ходил на учебу... – Старый стал припоминать.

Я обмакнул палец в соус и стал рисовать на столе букву «Г».

– Ты не ходил на учебу две недели, – закончил отец. – А, между прочим, я за нее плачу...

Ну вот, опять началось. Я плачу за твою учебу, в твои годы твой дед командовал эскадрильей... И между прочим, я проболел вовсе не две недели, а гораздо меньше, двенадцать дней. И при всем при том я не какая-то глупая сволочь, я знаю, чего хочу от жизни.

Я хочу стать летчиком.

Это не романтика, не киношная глупость, это династия. Мой дед был летчиком, во время войны гонял на «Ил-2», летающем танке. Отец хотел стать летчиком, но зрение подвело, и он стал юристом. Но работал все равно в летчицкой отрасли – в частной авиакомпании «Джет-авиа».

К тому же летчики неплохо получают. Особенно если куда-нибудь в Бруней устроиться, к шейхам. Там даже машину летчикам бесплатно выдают.

– Я же по уважительной причине не ходил, – сказал я. – У меня вегетососудистая дистония. Возрастная.

Это было вранье.

– Завалишь экзамены – просить не пойду. – Старый с демонстративным лицом принялся мыть руки. – Можешь даже не рассчитывать. Дядя Сеня, тот который в Москве, мог бы взять тебя в свою фирму на практику. Учился бы и работал одновременно. А потом он бы тебя пристроил в академию. Тебе надо думать о будущем.

– А я думаю о будущем, – сказал я. – Все время думаю. И уже договорился с Носовым...

– На визажистов учиться, что ли, пойдете? – с презрением спросил старый.

– Да нет. В конно-балетную академию двинем, у Носова там кузен работает. Старшим коннобалетчиком...

Люблю позлить старого. Когда старый злится, он похож на человека.

– Коннобалетчиком, говоришь...

Старый хотел сказать еще что-то, скорее всего, непристойность какую, но плюнул и ушел к себе наверх. Сначала лупил по груше, затем обрушился на диван и врубил своих дебильных «Бомбардировщиков». Старый, а такую плесень слушает. Да ладно...

Я тоже плюнул и ушел в трубу, вставил в уши американские беруши, стал читать «Краткую историю времени»[1], а между чтением все думал, как собака. Думал, что весна начинается просто изумительно, впрочем, как и любая весна, весной может случиться разное.

Хотя, если честно, предчувствий у меня никаких не было, ни плохих, ни хороших.

Этим же вечером я отправился в кафе «Бериозка» и встретил там Исидора Шнобеля, в миру Игоря Носова, Шнобелем называл его я. Селфмэйдмана, человека, помешанного на общем продвиге, всевозможном кутюре, прет-а-порте и дизайне одежды. Встреча наша была запланирована еще два дня назад, но при встрече Шнобель и я приняли случайный вид.

Короче, приятели дружески удивились, устроились за столиком в центре зала и заказали шоколад, сок и газировку.

Стали отдыхать, как собаки.

Я отдыхал спокойно. Цедил клюквенный сок с колотым льдом, пил кипящий в специальных стаканах мятный чай, пробовал бразильский мате в деревянных шарах, тут их неправильно называли колбасами. Мате разлагал в сосудах холестерол, но по вкусу был похож на вареные лапти, понятно, почему в Бразилии кризис. Но мате – это руль и дрожало, у нас все его пьют. Мате, мохито, буррито, только это делает человека человеком, блин, меня блевать тянет от «Бентли»...

Формат.

Шнобель отдыхал активно. Разглядывал девушек, пулялся в них скатанными из шоколада шариками, показывал язык и вообще веселился. Привлекал внимание. Девушек было много разных, было к чему привязаться. Шнобель и не терялся. Меня это немного раздражало, но делать было нечего, такова была стратегия вечера.

Через час развлечений мы начали продвигать наш план. Шнобель наметил жертву. С оригинальностями в прическе. Он дождался, пока красавица с гиперкосичками потрясется мимо, поморщился, помахал перед носом рукой, послал вслед:

– Волоса-то и мыть иногда надо, евдолдоста безглазая!

Девушка обернулась и несколькими скупыми, но точными жестами послала Шнобеля куда-то в район засилья беспощадной русской народной фольклористики.

– Что за хамье тут все время толчется, – громко и сокрушенно сказал Шнобель. – Приличному человеку посидеть даже несподручно, обязательно облают. Мадагаскар какой-то, тьма, скажи, Кокос?

– Ну да, – притворно зевнул я, – ну да...

– Только хотел к сути процесса перейти, как все мысли сбила... Такие косы во всем мире уже сто лет не носят, с тех пор как Боб Марли[2]отвинтился... Село!

Девушка, которая удалилась уже достаточно далеко, про село услышала, обернулась и сказала в ответ:

– Сам село!

– Какие у нас локаторы! Может, обрезалку подарить?

– Баклан безносый, – ответила девушка.

Не в формате, года в полтора с отставанием. Шнобель исчерпал велизвучные аргументы и просто показал девушке язык. Та ответила ему несимметрично, поскольку язык у нее был пробит в трех местах серебряными булавками.

Шнобель в сердцах плюнул на пол и сказал уже тихо:

– Ладно, значит, так, значит, вот, вчера недорассказал. Тогда он взял Дрона за душу и...

– Как взял?

– Да вот так, двумя пальцами, как щенка за гланды. Взял двумя пальцами и зашвырнул в тренерскую. Знаешь, какие у него пальцы? Железные. Он на них стоять может.