– Я не опаздывала на час.

– Ты в панике помчалась с пляжа. Забыла лосьон для загара, полотенце и свой браслет. А теперь…

– Я не была пьяна, если ты это имеешь в виду. Я не вожу нашу дочь в алкогольном опьянении, Крис. Это ты любитель…

– А теперь ты начинаешь свое обычное дерьмо и валишь вину на кого-то другого.

Проказница неосознанно вышла из комнаты и направилась по темному коридору к спальне родителей. Дверь была приоткрытой на полфута, демонстрируя часть постели и чемодан, лежавший на ней. Вытащенная одежда была разбросана на полу. Проказница знала, что мать на пике сильных чувств вытаскивала вещи из шкафов и разбрасывала их повсюду. Наверное, она искала потерянный браслет: золотой обруч с бабочкой, сделанной из сверкающих голубых сапфиров и ледяной полоски бриллиантов.

Мать ходила взад и вперед по комнате, каждые несколько секунд пересекая обзор и мелькая в узкой полосе, через которую Проказница могла видеть спальню.

– Это не имеет никакого отношения ко вчерашнему дню. Я говорю тебе, что не теряла его на пляже. Я не теряла! Он был над умывальником этим утром, рядом с моими сережками. Если браслет не принесли на стойку регистрации, то, значит, его взяла одна из горничных. Они таким образом пополняют свой летний доход – помогают себе тем, что забывают отдыхающие.

Отец Проказницы помолчал несколько секунд, а потом сказал:

– Господи! Какое дерьмо у тебя внутри! И у нас с тобой еще общий ребенок!

Проказница вздрогнула. К ее глазам поднялся колючий жар, но она не заплакала. Ее зубы сомкнулись на губе, создавая острую боль, которая удержала слезы на месте.

Ее мать не показала такого терпения и начала плакать. Она снова прошла около проема – одна рука закрывала половину лица, плечи судорожно дрожали. Проказница, не желая быть увиденной, отступила в коридор. Она двинулась дальше спальни родителей и в конце концов приблизилась к входной двери. Мысль о том, чтобы остаться внутри, была невыносимой. Воздух в доме казался затхлым. Кондиционер не работал неделю. Все растения в комнатах погибли и наполнили их своим тленом.

Она не знала, куда направлялась, пока не оказалась на месте, хотя с момента, когда отец произнес свои худшие слова – какое дерьмо у тебя внутри, – ее действия были неизбежными. Она прошла через боковую дверь гаража и оказалась около своего «Рэйли».

«Рэйли Тафф Бернер» был долгожданным подарком на день рождения – ее лучшим подарком на день рождения во все времена… теперь и навечно. Даже в тридцать лет, если ее собственный сын спросит о самой лучшей вещи, когда-либо подаренной ей, она тут же вспомнит оранжево-синий «Рэйли Тафф Бернер» с бананово-желтыми ободами и толстыми шинами. Это была ее любимая личная вещь, лучше, чем «Магия и Шар», чем набор Путешествия от «Колорформс», чем даже игровая приставка «Колековижн».

Она заметила его в витрине «Про Уилз» в центре города – за три недели до своего дня рождения, – когда гуляла с отцом. При виде его девочка издала большой О-ох! Отец удивился, завел ее внутрь и поговорил с продавцом. Тот разрешил ей покататься в демонстрационной комнате. Продавец поощрял ее посмотреть другие велосипеды. Он чувствовал, что «Тафф Бернер» был слишком большой для нее – даже если седло опустить в самую нижнюю позицию. Проказница не понимала, о чем он говорил. Это походило на какое-то колдовство: словно она могла бы ездить на метле и скользить без усилий через ночь Хэллоуина в тысячах футов над землей. Ее отец притворился, что согласился с владельцем магазина. Но Вик он сказал, что, став старше, она сможет делать все, что захочет.

Через три недели он стоял у порога – с большим серебристым бантом, привязанным к рулю.

– Теперь ты стала старше, – сказал отец и подмигнул. – Разве не так?

Она проскользнула в гараж, где «Тафф Бернер» стоял у стены слева от мотоцикла отца… не какой-нибудь железки, а черного «Харлея-Дэвидсона» 1979 года, на котором он ездил летом на работу. Ее отец работал в дорожной команде взрывником и срезал выступы точными врывами АНФО, а иногда и чистого ТНТ. Как-то раз он сказал Вик, что только умный человек мог придумать способ, как получать выгоду из своих плохих привычек. Когда девочка спросила, о чем он говорил, отец ответил, что большинство парней, которым нравились бомбы, подрывали себя на куски, а остальные отправлялись в тюрьмы. Его работа приносила шестьдесят штук в год и давала бы еще больше, если бы ему удалось получить травму – у отца имелся выгодный страховой пакет. Только один его оторванный мизинец стоил бы двадцать штук.

Его мотоцикл имел аэрографию обалденно сексуальной блондинки в бикини из американского флага. Она грациозно оседлала бомбу с выхлопами пламени. Отец Вик был плохишом. Другие папы создавали полезные вещи. Ее родитель плодил дерьмо, ездил на «Харлее» и смолил сигареты, которые прикуривал от взрывателей. Это так – между прочим.

Проказнице разрешалось ездить на своем «Рэйли» по тропинкам парка и по улице Питтмана – неофициальное название для тридцати акров сосновых и березовых деревьев, которые располагались за их задним двором. Ей позволяли ездить до реки Мерримак и крытого моста, но там следовало поворачивать назад.

Лес продолжался и на другой стороне крытого моста, также известного как Самый Короткий Путь, но Вик запрещали пересекать его. Самому Короткому Пути было около 70 лет. Он имел триста футов в длину и немного провисал посередине. Его стены клонились к реке, и он выглядел так, словно мог рухнуть вниз при сильном ветре. Вход был огорожен решетчатым забором, хотя дети убрали в одном углу стальную проволоку, скатали ее в рулон и утопили в реке.

Табличка на заборе гласила:

Это было место для хулиганов, бродяг и душевнобольных.

Конечно, Вик там была (без комментариев, к какой категории она принадлежала), не задумываясь о предупреждениях отца или знаке опасности. Нужно только проскользнуть под забором и сделать десять шагов. Проказница никогда не отказывалась от вызовов – даже тех, которые создавала сама. Особенно от тех, которые создавала сама.

Там было на пять градусов прохладнее и зияли щели между досками настила, через которые на сто футов вниз проглядывала взъерошенная ветром вода. Дыры в толевой крыше создавали заполненные пылью золотистые столбики света. В темных углах пронзительно пищали летучие мыши.

Дыхание Вик учащалось, когда она шла по длинному тенистому тоннелю, ведущему не просто через реку, но к самой матушке-смерти. Ей было девять, и она верила, что может превзойти даже скорость разрушения моста. Но она верила в это гораздо меньше, когда шагала по старым, изношенным и скрипучим доскам моста. Учитывая ее детскую поступь, она делала не десять, а двадцать шагов. При первом же громком треске девочка остановилась, побежала назад и обогнула проволочный забор, чувствуя, что ее вот-вот задушит биение собственного сердца.

Теперь же она проехала через задний двор и скатилась вниз с холма – через корни и камни, направляясь в лес. Она уезжала из дома в одну из своих запатентованных выдуманных историй Рыцаря дорог.