«культовые уродства» будто бы сыграли стабилизирующую роль, способствуя укреплению морально-политического единства народов.

По поводу нападок Волкогонова на Ленина. Каждый имеет право совершенствовать и даже менять свои взгляды. Плохо, когда это происходит не на научных, а на конъюнктурных основах; когда изменения во взглядах происходят так скоропалительно. Многих критиков задевает именно последнее обстоятельство. Их можно понять. Во все времена к ренегатам и даже просто неофитам относились с сомнением. Но в этом ли дело? Волкогонова нельзя отнести к ренегатам, поскольку он никогда не был марксистом-ленинцем ни в идеологическом, ни в методологическом отношениях. По сути своей этот автор не изменился: приспосабливался и до, и после 1985 г. Главное в том, чтобы место научной критики марксизма-ленинизма (либерализма, фашизма и т. д.) не занимал шабаш язычников, расправляющихся с богами своих некогда грозных, а сейчас поверженных врагов. Не сильно изменилась и концепция генерала. Отождествление сталинизма с ленинизмом — это та же, может быть, более основательная реабилитация первого. Вообще, подобные головокружительные повороты, смешение исследовательского с популярным, науки с беллетристикой, концептуального с образным не ограничиваются в СССР публикациями лишь одного автора. Это — широко распространенный порок. Отсталость отечественной историографии, в частности, проявилась в том, что в формировании исторического сознания наука в значительной мере оттеснена мемуарной и особенно художественной литературой и журналистикой.

Представители обоих антимарксистских направлений весьма близки методологически. И те, и другие заимствуют многие сталинистские принципы. Истории науки давно известно, что внешне противоположные отступления от логики, от истины часто смыкаются друг с другом. Эти направления несовместимы лишь по форме. Существо же — неприятие марксизма-ленинизма — едино. Непоследовательная критика сталинизма объединяется ныне с восхвалением.

Нельзя согласиться, что участники дискуссии разделились лишь на две основные группы: за сохранение и развитие наследия Маркса — Ленина и отречение от него. На деле таких групп, по меньшей мере, три: одна принимает это учение как одну из основ дальнейшего развития научной методологии; другая отвергает его; третья, признавая его на словах, утверждает, что марксизм-ленинизм был будто бы полностью претворен в жизнь при Сталине и его преемниках. Вторые и третьи фактически объединились, по крайней мере, в отрицании того факта, что сталинизм был антиподом марксизма-ленинизма. Им выгодно принимать ложные утверждения Сталина и продолжателей его «дела» о построении «основ социализма» в СССР, о начале «постепенного перехода от социализма к коммунизму», о «развитом социализме» и т. п.

Истолкование прошлого в литературе этих направлений односторонне идеологизированно. Так, из трудов открытых антимарксистов при освещении истоков и виновников действительно кровавой гражданской войны исчезли местная и зарубежная контрреволюция, все политические партии, кроме большевистской. При изложении проблем второй мировой войны они выдвигают на первый план на самом деле безнравственную дипломатию Сталина, обходя молчанием фашизм с его неограниченными захватническими целями и соответствующими средствами. Ревнители традиционной литературы сплошь отвергали все западное обществознание, ныне же чуть ли не вся альтернативная литература построена на нем. Причем часто реакционные его положения воспринимаются не просто некритически, а как истина в высшей инстанции. Так, новизна двухтомника «Наше Отечество» (1991) заимствована в основном из зарубежной литературы 20—80-х гг. Любые односторонности нехороши. Выбрасывать из истории целые десятилетия с их негативным и позитивным опытом значит по-прежнему воспитывать манкуртов[7]. Убедить человека в том, что вся его жизнь — сплошные грехи и заблуждения — значит сделать его неспособным создавать достойные настоящее и будущее.

Пораженная сталинизмом история стала полем небывало острой борьбы мнений авторов научных, мемуарных, публицистических и художественных произведений. Эту дискуссию трудно переоценить. Наивно сводить ее к столкновению личных взглядов, хотя подчас и это прослеживается. Не случайно она стала предметом пристального изучения зарубежных ученых. На Западе вышел ряд специальных работ. Среди них — статьи Б. Бонвеча, профессора Бохумского университета, Дж. Эриксона, профессора Эдинбургского университета, книга Р. Дэвиса, профессора Бирмингемского университета «Перестройка и история». В общих чертах авторы отразили важные изменения в советской, главным образом публицистической и художественной литературе о войне, происшедшие в 1985–1990 гг. Они обратили внимание на поворот к правдивому освещению роли Сталина в войне, критику мифа о великом полководце[8].

Переписывание истории, пишет журнал «Тайм» (США) стало в СССР традицией. «Это — единственная страна в мире, где прошлое непредсказуемо». Однако важно отличать переписывание в корыстных интересах Сталина, Брежнева, Ельцина от совершенствования картины прошлого вследствие теоретического роста исследователей, расширения источников, преодоления конъюнктурных влияний. В стране не только не решены, но даже не сформулированы задачи исторической науки, связанные с осмыслением ее собственной истории, ее функций и влияния на массовое сознание, хотя в РАН есть специальные подразделения, называющиеся историографическими. Непредсказуемость прошлого отнюдь не преодолена.

Официальные материалы, опубликованные в армейской газете «Красная звезда» 9 мая 1992 г., свидетельствуют о стремлении определенных кругов вернуться к сталинской традиции: 9 мая 1945 г. «были неуместны сомнения даже в самых жестких и бесчеловечных приказах, не возникали праздные упреки в ошибках, которых невозможно было избежать в тех сложнейших, критических условиях» (Б. Ельцин). Что это, как не прямая реабилитация сталинизма и приглашение свернуть научное осмысление опыта войны? На Западе в связи с открытием новых архивов, появлением нового поколения исследователей, крушением той системы устройства Европы и мира, которая возникла в 1945 г., повысилась активность в изучении войны[9].

В бывших же «социалистических» республиках происходит нечто противоположное. В них не только не расцвели сто цветов, как можно было ожидать в момент провозглашения гласности. Не только научную, но и популярную литературу о войне вытеснило «легкое чтение». Очевидно, играет роль и другое обстоятельство. Кое-кто стремится обойти молчанием военную тему, неразрывно связанную с проблемой активного участия в войне многих миллионов коммунистов. Эта тема, по мнению лидеров, не обещает агитационного эффекта.

3

Как исследована тема «сталинизм и война»? Начало изучению сталинизма положили труды участников революции, контрреволюции и гражданской войны в СССР, эмигрировавших за рубеж в 20—30-е гг. Центральное место среди них занимают труды Л. Троцкого[10]. В 30—80-е гг. на Западе появилась довольно значительная литература о Сталине и в меньшей степени о сталинизме, хотя многим составляющим ее трудам и свойственны персонификация этого явления, влияние доктрины «тоталитаризма». Литература опиралась и до сих пор опирается на недостаточную базу источников, особенно по истории сталинизма периодов военного и послевоенного. В условиях «холодной войны» часть авторов была поражена риторикой и политическими предрассудками. Некоторые из трудов зарубежных историков изданы в СССР. В их числе: «История Советской России» Э. Карра, «Большой террор» Р. Конквеста, «История Советского Союза» Дж. Боффа, «Сталин» Р. Такера, «Сталин в 1917 году»