У меня на глазах выступили слёзы, но усилием воли я не позволила себе разрыдаться. Только не на глазах у опекуна и слуг.

Я вернулась в свою комнату и все последующие месяцы до самой свадьбы думала только о том, как избежать навязанной мне судьбы и нежеланного замужества.

И вот этот миг настал…

* * *

Столица шумела и жила своей бурной жизнью. Я шла вдоль канала, почти прижимаясь к гранитной набережной. А мимо меня сновали экипажи. Конные и механические, появившиеся совсем недавно и значительно уступавшие лошадям в тяге.

Ещё во дворах я вывернула свою короткую отороченную мехом мантию наизнанку, чтобы свадебная белизна моего наряда так не бросалась в глаза.

Портниха долго сопротивлялась, но я сумела настоять на тёмно-серой подкладке. И теперь почти не выделялась из потока людей, спешивших по своим делам. Особенно, когда белоснежный подол платья заляпался осенней грязью.

Долго бродить по улицам было нельзя.

Кэбмена скоро найдут, и он покажет, где меня высадил. Нужно уйти как можно дальше от того места. А лучше – уехать.

Я прошла ещё немного вдоль канала, перешла по каменному мосту, украшенному бронзовыми статуями горгулий, нырнула в подворотню, минула её насквозь и оказалась посреди широкого проспекта.

В нескольких шагах от меня располагалась большая стоянка кэбменов. Я дошла до последнего в очереди, чтобы не привлекать внимание своей нетерпеливостью, которая свойственна только аристократам.

– На улицу Лотосов, – велела я щуплому старичку и закрыла за собой дверцу.

Возница причмокнул губами, и лошадка зацокала копытами по мостовой.

Улица Лотосов располагалась на другом конце города. Пока доберусь туда, должна придумать план. Теперь уже пора признаться: я не верила в возможность зайти так далеко и не придумала, что делать дальше.

Взгляд цеплялся за пробегавшие за окном здания, названия улиц, номера домов. А в уме я перебирала знакомых, которые могли бы хоть чем-то помочь мне.

Получалось, что практически все, кого я знала, были одобрены дядей Убертом и наверняка донесли ему, если бы я сейчас вдруг показалась на пороге дома и попросила о помощи.

У меня были деньги. Пачку бумажных ассигнаций – всё, что удалось скопить из выдаваемых мне карманных денег – я прикрепила булавками к чулку. Одна из них то и дело расстегивалась и принималась колоться. Внутри кэба я могла оценить возможность оставить на одну булавку меньше и решила не рисковать. Лучше пусть колется, чем потеряю все деньги. И тогда побег будет обречён, когда мне уже оставалось не так много до свободы.

На улице Лотосов, так ничего и не придумав, я покинула кэб. Ни к чему привлекать внимание возницы бестолковым жонглированием адресов.

Может, найти какую-нибудь неприметную гостиницу и затаиться там на пару дней? Пока дядя с женихом не перестанут искать меня на улицах столицы.

Приняв решение, я почувствовала себя лучше. Теперь у меня был план действий. И я крутила головой по сторонам, в поисках подходящей гостиницы.

Порыв ветра взлохматил мою и без того пострадавшую от побега причёску, захлопал подолом свадебного платья. Я подхватила юбки, прижимая к ногам, пока редкие здесь прохожие не заметили чего лишнего.

А затем увидела листок.

Это был обыкновенный листок бумаги, на каких пишут объявления. А потом расклеивают на специальных досках. Он уже достаточно измялся и промок и вряд ли мог привлечь внимание своим содержимым, если бы в глаза мне не бросилась знакомая фраза:

«Агентство по найму мадам Л. Овсянки».

Точнее я знала только имя. Лилель Овсянка – так звали одну из учениц пансиона. Она училась на два года младше меня. Мы почти не общались. Но однажды я помогла ей избежать несправедливой мести одной из аристократок. Нет, я не собиралась напоминать Лилель о каком-то долге, потому что не считала, что она мне что-то должна. Ведь тогда я поступила по совести.

Но что если мне удастся найти работу где-нибудь подальше от столицы?

Это будет отличным решением вопроса – где спрятаться от дядюшки и жениха. Окрылённая новым планом действий, который мне нравился гораздо больше предыдущего, я прочитала адрес: улица Водяных лилий.

И направилась туда.

Агентство по найму явно переживало не лучшие дни – краска на вывеске выцвела, а само дерево перекосилось от дождей и солнца.

Я постояла у двери. Потом, глубоко вдохнув и набравшись решимости, воровато оглянулась и постучала. Не стоит стоять снаружи – кто-то может меня заметить.

Но ждать пришлось довольно долго, я даже постучалась ещё раз, прежде чем дверь резко распахнулась, и недовольный голос сварливо произнёс:

– Ну кто ещё там?

Я рассматривала мадам Овсянку и не узнавала. Лилея не кончила курса, потому что после смерти родителей ей пришлось покинуть пансион и взять управление делами в свои руки. Точнее долгами. Ходили слухи, что господин Овсянка разорился на каких-то махинациях с мехомобилями и покончил с собой. А его жена не вынесла позора и бедности и тоже умерла.

Я мало интересовалась сплетнями, поэтому помнила детали той истории довольно смутно. Но сейчас, глядя на Лилею и не узнавая её, подумала, что в них была высокая доля правды.

Овсянка выглядела старше меня, хотя ей должно исполниться лишь восемнадцать. У неё был нездоровый сероватый цвет лица и тёмные круги под глазами. Она была одета в старое шерстяное платье и застиранный поварской фартук.

Я успела лишь подумать, что, может, и зря пришла сюда, непонятно на что надеясь. Как вдруг лицо Лилеи просияло.

– Анна? Анна Веспер?! – воскликнула она удивлённо и бросилась меня обнимать.

Я чувствовала себя неловко и ждала момента, когда можно будет отстраниться и войти внутрь. Всё же меня разыскивали.

Но Лилея будто и не думала меня отпускать. Пришлось самой сделать шаг вперёд, заставляя её попятиться в дом.

– Как же я тебе рада, – произнесла она со слезами на глазах, когда наконец отстранилась.

– Я тоже рада тебя видеть, – не стала проявлять неделикатность и напоминать, что мы никогда не были настолько близкими подругами, чтобы обращаться друг к другу на «ты».

Всё же мне нужна была её помощь.

– Ой, что же я держу тебя в прихожей, – наконец опомнилась она, перестав меня рассматривать и пригласив пройти.

Я поднималась вслед за Овсянкой по скрипучей деревянной лестнице и рассматривала дом. Он явно помнил лучшие времена. Моё первое наблюдение, что дела идут не очень, подтверждалось и затёртыми обоями на стенах, и отсутствием ковра на ступенях, а главное тем, что мне открыла сама хозяйка, не послав кого-нибудь из слуг.