Мильх: Да. Это было в 1935 году.

Робертс: Утверждаете ли вы, что военно-воздушные силы продолжали оставаться средством обороны до декабря 1939 года?

Мильх: Да.

Робертс: Я хочу, чтобы вы выслушали три выдержки из документальных доказательств. Это выдержки из речей, произнесенных вашим начальником, подсудимым Герингом… В мае 1935 года Геринг сказал: «Я намереваюсь создать военно-воздушные силы, которые, когда пробьет час, обрушатся на врага подобно карающей деснице возмездия. Противник должен считать себя побежденным еще до того, как он начнет сражаться». Скажите, звучит ли это так, как если бы речь шла о военно-воздушных силах, носящих оборонительный характер?

Мильх: Нет, это не звучит так, но необходимо отделять слова от деяний. (Смех в зале.)

Робертс: Я перейду к деяниям через одну минуту. 8 июня 1938 г. Геринг, обращаясь к группе авиапромышленников, заявил: «Неизбежна война с Чехословакией. Германские военно-воздушные силы уже превосходят английские. Если Германия выиграет войну, — она станет сильнейшей державой мира и будет господствовать на мировом рынке; Германия будет богатой нацией. Для этой цели нужно пойти на риск». Скажите, звучит ли это так, как если бы германские военновоздушные силы существовали в интересах обороны? Звучит ли это так?

Мильх: Нет, это звучит, конечно, не так. Но я кое-что скажу по этому поводу, когда вы кончите.

Робертс: Пожалуйста, в интересах экономии времени ограничивайтесь только краткими ответами на мои вопросы. Я хотел бы огласить еще выдержку из речи Геринга от 14 октября 1938 г., то есть менее чем месяц спустя после Мюнхенского пакта: «Гитлер поручил мне создать гигантскую программу вооружения, перед которой померкнут все предыдущие достижения. Я получил от фюрера задание беспредельно увеличивать вооружение. Я приказал с наибольшей скоростью произвести строительство военно-воздушных сил и увеличить их в пять раз против существующих». Походит ли это на речь, в которой говорилось бы об оборонительных задачах воздушного флота?

Мильх: Для создания этого воздушного флота потребовались бы многие годы.

Робертс: Вы присутствовали на совещании главнокомандующих в имперской канцелярии 23 мая 1939 года?

Мильх: 23 мая, да.

Робертс: Я хотел бы вам напомнить, кто там присутствовал. Там присутствовали: Гитлер, Геринг, Редер, фон Браухич, Кейтель, вы, Гальдер, генерал Боденшатц, Варлимонт…

Мильх: Да.

…Робертс: Вы знали, конечно, что Германия дала слово уважать нейтрали тет Бельгии, Нидерландов и Люксембурга. Не так ли?

Мильх: Я полагаю, — да; я не знаком с отдельными соглашениями, но я предполагаю, что это было так.

Робертс: Не было ли вам известно, что менее чем за месяц до этого совещания, а именно 28 апреля, в рейхстаге Гитлер заверил, что он будет уважать нейтралитет целого ряда европейских стран, включая три страны, которые я упомянул? Разве вам не был известен этот общеизвестный исторический факт?

Мильх: Я предполагаю, что так было.

Робертс: Помните ли вы, что на том совещании Гитлер произнес следующие слова, которые хорошо известны Трибуналу: «Голландские и бельгийские военновоздушные базы должны быть оккупированы вооруженными силами. Не следует обращать внимания на обязательства об уважении нейтралитета.

…Следует направить все усилия на то, чтобы в самом начале нанести противнику сокрушающий или окончательный, решающий удар. Вопросы о том, что правильно и что неправильно, или вопросы о договорах не имеют никакого отношения к делу». Вы помните, что были произнесены эти слова?

Мильх: Я плохо помню, каким образом это говорилось, но я знаю только, что речь шла о Данциге и польском коридоре и что в связи с этим Гитлер разъяснял, какие осложнения могут создаться и что поэтому следует предпринять, по его мнению, но что именно он говорил, детали я уже не помню.

Робертс: Скажите, протестовал ли кто-либо из этих людей против нарушения Германией принятых ею на себя обязательств?

Мильх: На этом совещании ни у кого из присутствовавших не было возможности вообще что-либо сказать, так как Гитлер стоял на кафедре перед нами и произносил речь и после этой речи он удалился. Никакое собеседование не имело тогда места, оно не было допущено Гитлером.

Робертс: Не сообщите ли вы Трибуналу, каково ваше мнение обо всем этом?

Мильх: У меня на том совещании тогда не создалось впечатления, что Гитлер сказал что-либо такое, что противоречило бы тем обязательствам, которые на себя взяла Германия. Во всяком случае, я не помню этого.

Робертс: Будете ли вы утверждать, что протокол совещания неправильный?

Мильх: Нет, я этого не могу сказать. Я могу сказать, что я не помню отдельных слов. Я не могу сказать, является ли протокол абсолютно правильным. Насколько я знаю, этот протокол был составлен позднее одним из присутствовавших на совещании адъютантов.

Робертс: Во всяком случае мы знаем, что ровно через 12 месяцев после этого Германия поступила именно таким образом и нарушила свое обязательство по отношению к Нидерландам и Люксембургу и принесла нищету и смерть миллионам людей. Вы знаете теперь об этом? Не так ли?

Мильх: Да, я знаю. Во всяком случае, будучи солдатами, мы никакого отношения к политическим вопросам не имели, и об этом нас не спрашивали.

Робертс: Вы сейчас сказали, что теперь вы знаете, что 12 месяцев спустя Германия нарушила нейтралитет Бельгии, Голландии и Люксембурга, не так ли?

Мильх: Да…

Робертс: Утверждаете ли вы, что не знали о том, что ваша страна дала слово уважать нейтралитет этих трех малых стран?

Мильх: Да, я это читал в речи, произнесенной в рейхстаге…

…Робертс: А сейчас я спрашиваю вас: было ли в Германии общеизвестно то, что Гитлер давал гарантии и принимал на себя обязательства по отношению ко всем этим малым странам?

Мильх: Гитлер предлагал и обещал многое…

Робертс: Отвечайте на мой вопрос… То, что вы сказали, это не ответ на заданный мною вопрос, сейчас нам известны эти факты из документов, из ваших собственных немецких документов. Я хочу сейчас только узнать о вашей осведомленности и о вашем понятии чести. Не думаете ли вы, что в высшей степени бесчестно давать обязательство 28 апреля и 23 мая принимать тайное решение о том, чтобы нарушить это обязательство?

Мильх: Да, вы правы только в том случае, если положение не изменилось за этот промежуток времени, а об этом-то я и не мог судить.

Робертс: Вы знаете, конечно, что нейтралитет Норвегии был все-таки нарушен?

Мильх: Да…

Робертс: Вы фактически осуществляли командование в Норвегии?