— Я не могу разглядеть его лица с такой высоты, — сказала Эжени. — А что это за женщина с ним? Это наверняка не Сюзанна и не Луизон.

— Да это Марта! — закричал я. — У меня хорошее зрение. Они увидели нас, они идут сюда!.. Да, Эжени, это Марта и Поль Арсен!

— Не говори глупостей! — сказала Эжени, в волнении бросившись из комнаты. — Не надо будить напрасные надежды.

Уверенный в том, что я не мог ошибиться, я выбежал на лестницу встречать дорогих нам выходцев с того света. Мгновение спустя они сжимали Эжени в своих объятиях. Увидев Марту и Арсена целыми и невредимыми, Эжени, которая давно похоронила их и горько оплакивала, едва не лишилась чувств и, когда немного пришла в себя, стала их целовать, заливаясь слезами. Радость Эжени глубоко их тронула; они просидели у нас несколько часов и рассказали нам обо всех своих злоключениях и о нынешней своей жизни. Когда Эжени узнала, что ее подруга стала актрисой, она взглянула на нее с удивлением и обратилась ко мне:

— Посмотри только на нее, она ничуть не изменилась! Похорошела, изящнее одета, но голос, тон, манеры — все осталось прежним. Она держится так же естественно, просто и мило, как раньше. Не то что…

И она запнулась, боясь произнести имя, которое Марта, впрочем, не раз и без тягостного волнения упоминала во время своего рассказа. А Эжени, глядя на Поля и Марту и мысленно продолжая сравнивать их с Орасом, поминутно восклицала:

— Да это ж они! И ничуть не изменились! Мне кажется, мы расстались только вчера.

Марта попросила объяснить, что означают эти недомолвки, и я решил, что лучше прямо и откровенно заговорить с ней об Орасе, чем заставлять ее о нем расспрашивать. Я рассказал ей о его визите и объяснил, откуда взялась эта неожиданная роскошь.

Я не умолчал даже об его отношениях с виконтессой де Шайи. Я сделал это умышленно. Мне хотелось окончательно исцелить эту вступившую на путь спасения душу. Она горько усмехнулась, дрожа, склонилась к плечу своего супруга и сказала с кроткой, печальной улыбкой:

— Ты видишь, я хорошо знала Ораса!

В четыре часа им нужно было уйти. Марта играла нынче вечером. Мы пошли ее послушать — и вернулись растроганные и потрясенные ее талантом, радуясь до слез тому, что нашли дорогих друзей и что они наконец соединились и счастливы.

ГЛАВА XXXI

Орас обладал красивой внешностью, безукоризненными костюмами, искусством вести остроумную беседу; если добавить к этому зарождавшуюся литературную известность, видимость некоторого богатства и имя, которое писалось отныне «дю Монте», то неудивительно, что его появление в свете не могло пройти незамеченным; было время, когда, не строя иллюзий, он вправе был надеяться на успех у прелестных салонных кукол, именуемых светскими женщинами. Две-три перезрелые красавицы готовы были ввести его в моду, если бы он захотел принять их покровительство; но он метил выше, и это погубило его. Он забрал себе в голову, что все эти преходящие любовные связи слишком доступны и что он может рассчитывать на блестящую партию. С тех пор как он изведал богатство, он полагал, что самое ценное и существенное в жизни — это деньги. На талант и славу он смотрел теперь лишь как на средство к достижению цели и рассчитывал с помощью даров, отпущенных ему природой, покорить сердце какой-нибудь богатой наследницы. Обладай он ловкостью, терпением и осторожностью — кто знает, может быть, его мечта и осуществилась бы. Но он не сумел рассчитать свои силы, и излишняя самоуверенность ввела его в заблуждение. Переоценив, как всегда, внушенное им чувство, он затеял интригу с дочерью банкира, романтической пансионеркой, которая отвечала на его письма, назначала ему свидания и даже согласилась на похищение и брак в Гретна-Грин.[153] К несчастью, для этой проделки у Ораса не хватило денег. Две или три тысячи франков аванса за новый роман он промотал раньше, чем получил, а в игре ему теперь не везло настолько же, насколько, по его мнению, везло в любви. Он пошел напролом, решительным тоном потребовал у родителей руки девицы, не преминул похвалиться чувством, которое сумел ей внушить, и даже дал понять, что отказывать уже поздно. Последнее было любовной хитростью, и он надеялся, что девушка ее поддержит; на самом деле он был благороднее, чем утверждал, — он не покусился на честь неосторожной маленькой героини своего романа, и отношения их были настолько целомудренны, что она даже не подозревала об опасности. Родители, люди сообразительные и осторожные, — как все, кто обязан своим богатством только себе, — скоро разгадали истину. Они стали действовать на дочь лаской, изобразили ей Ораса как фата, человека бессердечного, готового скомпрометировать девушку, лишь бы поправить свои дела выгодной женитьбой; они повели переговоры, прекратили переписку и тайные свидания, тянули с ответом, потом заговорили о том, что согласны на брак, но не дадут за дочерью приданого, и в несколько дней успели внушить влюбленным такое отвращение друг к другу, что Орас удалился, негодуя на свою возлюбленную, а она не могла уже слышать о нем без презрения и ненависти. Это печальное происшествие осталось в тайне: обе стороны не собирались его разглашать, и Орас с досады принялся ухаживать за одной красивой и еще молодой вдовой, обладательницей двадцати тысяч ливров ренты.

Вдова была набожна, чувствительна и кокетлива. Орас вообразил, что овладеть ею можно только женившись, — и просчитался! То ли вдовушка без всяких дурных намерений желала сделать из него обычного поклонника, то ли она была менее щепетильна и желала любить, не теряя свободы, но Орас был принят благосклонно, искусно раззадорен и почувствовал себя влюбленным раньше, чем сообразил, какого образа действий следует держаться. Не знаю, удалось бы ему удовлетворить свою любовь и честолюбие, вопреки крайней его молодости, которую он скрывал под густой бородой, мещанскому имени, переделанному на визитных карточках, и бедности, которую можно было еще некоторое время прятать под новым костюмом. Надежда стать в будущем политическим деятелем вернулась к нему вместе с надеждой попасть в парламент при помощи брачного контракта. Он строил самые заманчивые планы и ждал, пока внушит достаточно сильную любовь, чтобы признаться в истинном своем положении; но у него был враг, только и ждавший, чтобы стать на его пути: это была виконтесса де Шайи.

Хотя Леони была уже равнодушна к Орасу, она все же надеялась, что, согласно предсказаниям маркиза де Верна, он совершит какое-нибудь безумство, как только она