Таким образом дошли до постыдного решения, первого в целом ряду непостижимых действий! При преследовании неприятеля захватили французского дипломата Сент-Эньяна. Под влиянием окружения Меттерниха составили проект мирного договора с Наполеоном; проект, который после всех событий прошедших двадцати лет, был постыдным; пленному дипломату поручили доставить его Наполеону. Судя по тому, что в проекте этом признавали за естественные границы Франции, она сохранила бы Рейн, Альпы, Пиренеи; Голландия, Италия, Испания должны были быть независимыми государствами. Ясно, что если бы мир этот состоялся, Наполеон через несколько лет явился бы снова владыкой Европы, и вся кровь пролита была бы напрасно. Понятно, что ввиду такого оборота дела барон фон Штейн заговорил о низости дипломатов.

Естественно также, что, имея перед собой таких противников, Наполеон, которому 15 ноября вручили этот документ, только утвердился в своем высокомерии и не обратил внимания на предостережение, сделанное ему Меттернихом, чтобы он «ни одного дня не медлил в принятии условий мира». Между тем предостережение это было совершенно разумным: каждый день промедления укреплял партию, которая требовала продолжения войны и во главе которой стоял русский государь, а из пруссаков – только Блюхер и Гнейзенау. Вследствие всего этого, 1 декабря решено было продолжать войну и вступить в пределы Франции. Впрочем, издан был манифест, который возвестил, что война ведется не против Франции; обещали не касаться ее границ; обещали сделать ее могущественнее, чем она была при своих королях; сражались против насилия, которое Наполеон распространил за пределы страны. Это решение уже состоялось, когда Наполеон дал Коленкуру полномочие, слишком позднее, изъявить согласие на франкфуртский проект мира.

Французские вооруженные силы

«Вы не можете себе представить, как много может выдержать народ!» – сказал однажды один из уполномоченных Наполеона, когда власть его была на высоте величия и выказывала себя давлением на жителей Пруссии. Пришло время, когда справедливость этого легкомысленного заключения должна была испытать на себе сама Франция. Действительно, невероятно, что население может вытерпеть, не только в отношении материальных страданий, но и сколько несправедливостей оно в состоянии вынести от власти, раз установившейся. Уже 9 октября сенат объявил набор в 280 000 человек; при этом восполнялись недоборы рекрутов вплоть до 1803 года. Затем, 15 ноября (император 9-го только возвратился), потребовали вновь доставления 300 000 рекрутов, и, вместе с тем, значительно повысили все налоги. Хотя народ был очень мрачно настроен и, как выразился Тьер, с таким же отвращением относился теперь к войне, как некогда к гильотине, Наполеон смотрел на происходящее весьма самоуверенно. Он слепо, фаталистически и как эгоист, верил в то, что он сам и окружавшие его льстецы называли то его гением, то его счастливой звездой; он упрямо верил и в свою систему, которая столько лет сряду доставляла ему такие блестящие успехи. В последнем случае он был до некоторой степени прав. Централизация власти в этой огромной империи делала возможным необычайно быстрое и сильное напряжение и перемещение ее громадных сил (во Франции и в странах, непосредственно соединенных с нею, население доходило до 42 миллионов); ими с изумительной военной точностью управляли министерства, префектуры, подпрефектуры, канцелярии и толпа чиновников, вышколенных в бюрократически-военной школе. Один из новейших историков Франции сравнивает эту наполеоновскую систему управления с огромной казармой, выстроенной безусловно симметрически. Множество отдельных комнат ее соединены проводами с помещением в центре казармы и отсюда получают все приказания. Все основано на расчете, исполнительности, точности; свободы никакой. У казармы этой есть только одно достоинство – все эти комнаты, широкие лестницы, все помещения, одинаково доступны каждому дворянину, мещанину и простолюдину; там каждый может сделаться герцогом, сенатором, и при счастье даже королем. Устройство это постепенно сделалось в тягость тем многим, которые жили вне казармы и которыми управляли из этой казармы. В законодательном учреждении, открытом 19 декабря, обнаружилась оппозиция. Один из депутатов, Ленэ, выразился так: «Последние два года у нас собирают жатву по три раза в год… варварская война поглощает всю молодежь, которую отрывают от школ, торговли, земледелия и ремесел!» 30-го большинством четырех пятых всех голосов одобрено было очень серьезное прошение на имя императора. Оппозицию легко заставили умолкнуть. На приеме 1 января император повторил опять по-своему программу цесарства: «Вы не представители народа, вы только посланные департаментов! Я один представитель народа! Что такое трон? – кусок дерева, обтянутый бархатом! Я сам трон!» – и так он говорил несколько времени, высказывая правду и неправду, все то, во что он верил и что высказывал, как заведомую ложь. Он заключил речь грозными словами: «Впрочем, Франция более нуждается во мне, нежели я в ней!»

Положение Наполеона

В то мгновение он нуждался во Франции, потому что у него не было ничего, кроме нее; а со всех сторон надвигалась вражеская сила. И в Испании положение дел совершенно изменилось во вред ему; из Италии он не мог также подтянуть себе подкрепление. Мы не станем описывать военных событий в Испании с 1812 года; в течение ужасной зимы 1812–1813 года военных действий там не было. Когда весной 1813 года начался поход, оказалось, что и здесь дни французского господства были сочтены. Исполняя настойчивую просьбу Иосифа, Наполеон вызвал оттуда маршала Сульта, человека несносного, грабителя, но трудно заменимого как военачальник. 18 марта 1813 года он выехал из своей столицы; в половине мая Веллингтон перешел через испанскую границу со стороны Португалии; 15 июня он переправился через Эбро, а 21 июля Иосиф потерпел сильное поражение при Виттории, в северной части Старой Кастилии, следовательно уже на границах Пиренеев. Он потерял при этом 8000 пленными, 120 орудий. Тщетно Наполеон послал опять Сульта в Испанию: и тот не мог поправить проигранное дело; он также был разбит Веллингтоном после трехдневной битвы, которую называют битвой «при Пиренеях». 31 августа пал Сан-Себастиано, 31 октября – Пампелуна, и еще до лейпцигского сражения, 7 октября, английское войско перешло Бидассоа и вступило на французскую землю. То, что подготавливалось в Италии, было важно не само по себе, а как предзнаменование. Король неаполитанский Иоахим вел переговоры с Австрией о своем участии в войне против Наполеона.

Поход во Францию, 1814 г.

Таким образом, всему свету, ополчившемуся против него, Наполеон мог противопоставить только свое единовластие, свою привычку повелевать, свой гений военачальника и не более 150 000 человек войска. Болезни, распространившиеся в армии во время неудачной войны 1813 года, искалечили и погубили лучших его солдат. 25 января он выехал к войскам своим, назначив Марию Луизу регентшей. Еще два месяца боролся он со своей судьбой и вел войну с неравными силами. Она продемонстрировала во всем блеске его военную славу, превосходство его умственных сил и была возможна только по причине политических замешательств союзников, вследствие которых фельдмаршал князь Шварценберг назначен или, вернее, осужден был оставаться главнокомандующим; только это обстоятельство не дозволяет поставить Шварценберга рядом с Маком.