– Кто же не хочет?

Тоскливая нотка в его голосе заставила ее замолчать. Она облокотилась на спинку софы и, подперев щеку ладонью, стала изучать его лицо.

– Мне не кажется, что ты из тех, кто верит в любовь. – Был ли он задет? Он слегка вздрогнул, будто она коснулась оголенного нерва.

– Я верю, любовь существует. Другое дело, что не каждому дано счастье испытать.

Слова человека, который боится встретиться с любовью лицом к лицу.

– Возможно, нам удастся ее найти.

– Может быть. – Потом пожал плечами, как будто отвергая ее мысль. – Но я не уверен, что мои пути с ней когда-нибудь пересекутся.

– Почему? – Что произошло? Когда изменился баланс сил между ними? И почему она выспрашивает его? Почему ей так больно слышать, что он никогда не полюбит? – Ведь не получается у того, кто не верит.

Он скрестил руки на груди. Да, он явно замыкается в себе.

– Я недостоин любви.

– Это абсурд. – Именно сейчас его необходимо вытащить из его скорлупы, даже под страхом смерти. – Ты так же заслуживаешь любви, как любой другой.

Он вздернул брови. Его сарказм достиг совершенства в этом движении.

– Так же, как и ты?

Захотелось встряхнуть его, чтобы он пришел в себя. Или он пытается заманить ее в ловушку?

– Конечно.

– Думаю, ты более достойна, чем я. – «Ох, ради Бога!»

– Я не дам тебе заниматься самоуничижением.

– Это всего лишь констатация факта. Просто честность. Она подняла голову, брови ее были нахмурены.

– Честность? Ты нечистоплотен с самим собой, как же можешь быть порядочным с другими?

Он не поверил своим ушам.

– Как? Повтори, пожалуйста.

Их разговор далеко ушел от первоначальной фривольной легкости. Он не постеснялся сказать ей прямо, что он думает. Она до сих пор не отошла от его слов, что ей надо набрать вес. Почему тогда она должна говорить с ним намеками?

– Ты пытался убедить себя, что недостоин любви. Не сомневаюсь, из-за какого-то давнего тяжелого проступка. Мне не нужно знать, что это было. Это не имеет значения. Важно, что ты представляешь собой сейчас. Сегодня ты заслуживаешь, чтобы тебя любили.

Побледнев, он в смятении смотрел на нее. Она была близка к истине.

– Откуда ты это знаешь?

– Я видела тень этого человека, когда ты забывал притворяться другим. Не важно, какие ошибки ты сделал в прошлом или еще сделаешь в будущем, я верю, что ты прекрасный человек.

На какое-то короткое, мучительное мгновение Мойре показалось, что он вскочит и сбежит. Он испытывал боль и стыд. Но она обратила внимание, что он не воспринимает ее как чудовище.

И это пленило ее сердце.

Он не убежал. Вместо этого он повернулся и потянулся к ней. Она не двигалась, Даже не дышала. Любое проявление ее нерешительности могло отпугнуть его, и уже навсегда. А она лучше снова станет толстой, чем потеряет его теперь.

Их головы сблизились. Она затаила дыхание. Сердце заколотилось, когда она погрузилась в темноту его взгляда. Затем ее глаза закрылись, и она уже не видела ничего.

Губы Уинтропа, сильные и теплые, коснувшись ее, стали кроткими и ласковыми. Она не дыша, безропотно подчинилась ему, когда он ртом раздвинул ее губы. Открывшись, Мойра погружалась глубже и глубже в бездну его поцелуя. Он сохранял теплый и слабый вкус вина, которое они пили за шахматами. Тогда вино не показалось ей таким изысканным, как сейчас.

Ее руки скользнули вверх по шелковистому сукну и легли на лацканы его сюртука. Лучше бы оттолкнуть его, но руки ей не повиновались. Она даже не смогла бы притянуть его ближе, как этого хотелось ее телу. Руки могли только держать его рядом.

Он погрузил свои руки в ее волосы, проворно вытаскивая шпильки одну за другой. Почти полная пригоршня рассыпалась по полу. Боль от тщательно уложенной прически стала проходить, когда он начал осторожно массировать кожу ее головы. Пропуская волосы сквозь пальцы, он позволил им рассыпаться и упасть, за спину. Никто не видел ее с распущенными волосами с тех пор, как она была ребенком. Даже Энтони не знал ее такой. С пучком, с заплетенными косами, но только не с распущенными волосами. И теперь перед этим мужчиной, незнакомцем во всех отношениях, она предстанет такой, какой ее не видел никто.

Как будто это предопределено.

Он не прервал своего поцелуя, чтобы посмотреть на нее. Он целовал ее так же требовательно и настойчиво. Затем уложил на спину на софу, и Мойра не сопротивлялась. Она лишь не выпустила из рук лацканы его сюртука.

Тело Уинтропа было сильным и плотным, плечи – широкие, ноги и руки – крепкие. Но в нем не было тяжести. Он даже оказался легче, чем она предполагала. Всем весом он опирался на локоть у нее за головой, подтягивая другой рукой юбку вверх по ногам. Затем это мощное тело оказалось между ее бедер, сконцентрировав свой основной вес здесь, в том самом месте, которое немедленно ожило в ответ на его сладостную силу.

Он приподнял одну ее ногу, и она, согнув колено, обхватила ею бедра Уинтропа, Напряжение его тела нарастало. Инстинктивно Мойра бедрами прижалась к нему, когда он попытался начать движение.

Поцелуй длился. Мойра задыхалась. Ничего, кроме поцелуя, в этом мире не имело значения. Чтобы испытать такое, женщины готовы на любые безрассудства, на любовные связи, готовы уничтожить сами себя: Только сейчас она стала понимать это. Массивный выступ, словно горный хребет, грозил размозжить нежную плоть у нее между ног, но она не отпускала его. Ей хотелось еще и еще.

Все-таки она не должна была так поступать. Это вне всяких правил, выходит за границы дозволенного, а она всегда поступала в соответствии со строгим своим воспитанием. Но в глубине души ее таилась дерзкая мысль: разве может быть неприличным то, что дает такое ощущение счастья? Она ведь вдова, и на нее не распространяются правила для незамужних женщин.

Своим языком она касалась его. В таком же ритме двигались их бедра. Глубоко внутри родилась пульсация, которая постепенно нарастала и наконец превратилась в постоянную гулкую боль.

Она была девственницей, но не осталась наивной. Она знала, что происходит между мужчинами и женщинами, почерпнув свои представления из книг с картинками. Ей было известно, как тела соединяются друг с другом, что такое возбуждение, как его ощущают и как облегчить боль. Но все знания оказались бесполезными перед настойчивостью, с какой вело себя тело Уинтропа. Она хотела, его. Она желала, чтобы этот мужчина соприкасался с ней там, где к ней еще никто, кроме нее самой, не притрагивался. Она жаждала чувствовать его внутри себя, даже если для этого нужно пережить боль.

Но теперь вдруг в ней поднялась волна первобытного страха. Если он сейчас возьмет ее, не развернется ли он спиной к ней завтра? Не потеряет ли она его тотчас же?