Фемистокл обернулся и увидел стоящего с поднятой рукой Кимона. Он пожал плечами и взглянул на Ксантиппа – как тот отнесется к неожиданному предложению. Вид у Ксантиппа, как и следовало ожидать, был настороженный, ведь Кимон винил его в смерти своего отца.

– Он прекрасный молодой человек, – произнес Аристид.

Его одобрения оказалось достаточно, чтобы Ксантипп кивнул, отбросив свои тревоги.

– Для меня это будет честью, – сказал он и повернулся к Фемистоклу. – Почему бы просто не спросить меня? Почему ты всегда должен ставить нас, как глиняных воинов, в один ряд?

– Спросить тебя? Не смешно? – ответил Фемистокл и повернулся к эпистату. – Почему бы не объявить голосование? Хотя я думаю, что разногласий не будет. Мои друзья едут в Спарту!

Погода испортилась. Один пасмурный день сменялся другим, и земля промокла от дождей. Хмурое небо, тусклое время – ничего общего с персидским зноем. Вытянув руки над черной железной жаровней, Мардоний дрожал от холода. На его счастье, оливковое дерево горело хорошо и давало большой жар.

Одной из причин обустройства лагеря было желание защитить людей от пронизывающих ветров, завывавших над равнинами Фессалии. Зимой никто не воюет. Даже если не брать во внимание трудности с поставками продовольствия, зима для мужчины то самое время, чтобы вернуться домой, зачать детей, выспаться и залечить раны. В холодные месяцы кровь густеет и течет медленно, как у залегающих в спячку медведей или грызунов-соней. Летом и осенью мужчины работают, ухаживают за садом и землей. Весной, когда кровь бурлит, отправляются на войну.

Мардоний зевнул, расправляя затекшие члены. В этот день весна казалась далекой.

От невеселых мыслей его отвлекли стук копыт и звон железа. Всадники. В лагере всегда было шумно, как в настоящем городе среди пустыни, построенном из камней и бревен. Тем не менее Мардоний услышал их в надежде, что это те самые люди, которых он призвал от имени царя. Их ждали уже несколько недель.

Прибывшие вынужденно пригнулись, проезжая через низкие лагерные ворота. Их было трое – все не персы, одеты в меха и плотные накидки и, несмотря на холод, с голыми ногами, один – явный лидер. Мардоний удовлетворенно кивнул. Лошадьми они управляли, используя пятки и поводья. А вот лошади определенно были персидских кровей – великолепные животные, более сильные и высокие, чем фессалийские скакуны.

«Греки не понимают силы конницы», – кисло подумал Мардоний.

Только злой рок увел конницу с поля битвы при Марафоне, а иначе они бы быстро поняли важность этого рода войск. Он все еще надеялся преподать грекам урок, прежде чем армия отправится домой, однако сказал сыновьям, что идеальная война означает победу без горы трупов. Не то чтобы он возражал против иного варианта.

Мардоний почти чувствовал, как напряглись «бессмертные» при виде незнакомцев. Он подавил вздох. Младшие сыновья всегда слишком усердны. Такова их природа. В том числе и поэтому он скупился на похвалы даже тогда, когда его младший действительно проявлял себя с лучшей стороны.

Македонцы спешились, а «бессмертные» уже выстроились, образовав чашу, в центре которой находился Мардоний. Решение он принял быстро, пусть и не знал гостей хорошо. Они вели себя как друзья и не только позволили персидской армии пройти по их земле, но и откликнулись на его личный призыв. Мардоний, как представитель императорского трона, вправе был потребовать надлежащего выражения почтения – чтобы они распростерлись перед ним, уткнувшись лицом в пыль. Но его греческие союзники, казалось, всегда возмущались тем, что их заставляют выказывать уважение таким оскорбительным для них образом. Ему нужно было, чтобы они работали на него, по крайней мере их предводитель.

Повинуясь внезапному порыву, Мардоний протянул македонцу руку, как равному. В следующий момент его пальцы словно оказались в тисках. Македонский царь был высоким и темноглазым, с пружинистой походкой, и в каждом его движении сквозила угроза. Хотя дорога от его столицы до Фессалии заняла три или четыре дня, он сиял здоровьем. Густые светлые волосы напоминали львиную гриву.

– Добро пожаловать в мой лагерь, – сказал Мардоний. – Вам приготовили еду и помещение, чтобы вы могли отдохнуть и умыться. Благодарю тебя, владетель, за то, что откликнулся на мой призыв.

– Я дал слово, – ответил гость. – И я друг Персии. – Он вдруг улыбнулся. – Рад наконец познакомиться с тобой, Мардоний. Ты был в походе, когда я приветствовал твоего царя, открывая свои земли для вашей армии.

Мардоний заметил, что накидка царя скреплена массивной застежкой в форме львиной головы, и усмехнулся. Золото было призвано засвидетельствовать богатство и власть македонца, но при персидском дворе такая безделушка могла бы украшать плечо слуги или воспитателя ребенка. Здесь же она отмечала Александра, царя Македонии.

– Это честь для меня, – сказал Мардоний. – Пойдем, покажу, где ты будешь спать сегодня ночью. Там есть рабы и чистые одежды, все, что нужно. Надеюсь, ты и твои люди преломите со мной хлеб.

На этом разговор бы и закончился до завершения ритуала приветствия тем же вечером. Однако Мардоний заметил, что македонцы начали хмуро переглядываться и на их лицах все явственнее проступало недоверие и подозрительность. Они, конечно, увидели и оценили силу персов и их оружия – в размерах и крепости лагеря, в добротных палатках и протянувшихся вдаль тропинках. Но это не означало, что они поняли персидское гостеприимство. Мардоний помолился про себя. В конце концов, даже самый знатный македонец разве что чуточку важнее пастуха с дворцом.

– Владетель, – обратился он к Александру, – я пригласил тебя сюда… попросить о любезности, которую ты можешь оказать мне и через меня Ксерксу, царю царей. Афиняне считают всех моих греческих союзников предателями, которых следует убивать на месте. Однако Македония – это совсем другое дело. Полагаю, они прислушаются к тебе – и у меня есть слова, которые я хочу донести до них.

Глава 12

Пусть Фемистокл порой и досаждал упрямством, спорить с ним в данном случае Ксантипп не стал. Возможно, вместо него в Спарту мог бы отправиться Аристид, а других вариантов, пожалуй, и не было. Действительно, не посылать же самого Фемистокла, особенно после его ссоры со спартанским навархом.

Прежде чем вступать в переговоры со Спартой, следовало все тщательно продумать и предусмотреть. Ни богатство, ни атрибуты власти не интересовали спартанцев. Более того, они зачастую относились к такого рода знакам с презрением, полагая, что излишества способствуют изнеженности и ведут к упадку.

В поездку Ксантипп и Кимон отправились всего лишь с двумя слугами, Реласом и Онисимом. Обоим было чуть за тридцать, и оба участвовали в сражении у Саламина.