— Я только прилягу рядом, — Циркуль принялся моститься под боком у Птицелова. — А то, сам знаешь… — он ткнул пальцем в сторону кормовой надстройки, на которой сияли прожектора. — Очень не хочу, чтоб на нас обратили внимание!

— Только не сильно прижимайся! — проворчал Птицелов.

— Я ведь механизатор, — начал Циркуль. — Сызмальства при сельской технике. Образование на тракторном дворе получал и в поле. Любил я землю — ту, что незараженной осталась, век бы на ней трудился. Трактор у меня был атомный — мощный, зверюга. Пахал я на нем, культивировал и сеял. Вот, и возвращался однажды с сева через Хренов Яр — есть в наших краях такое местечко, вечно там туман и грязь. Застрял на ночь глядя, хоть и машина у меня была — зверюга, а не машина. Хотел подмогу вызвать, да в рации транзистор хлопнулся. Что ты будешь делать? Пешим ходом далеко не уйдешь — упырь сцапает. Сижу я, в общем, себя корю — зачем поехал через Хренов Яр? Потом вижу: светло за деревьями стало. Вроде как машина подъехала и дальним светом через деревья бьет. Ну, я на радостях выскочил, не подумав. Помчался, как бабочка, на огонек. И вижу: навстречу мне из света идет… Вроде человек, только высокий. Топор в руках держит. Ну, тут я слегка струхнул. И человек — не маленький, и топор на секиру похож. Хотел назад бежать, была у меня в кабине монтировка припасена…

Циркуль перевел дыхание. Поглядел на Птицелова, а тот замер с выпученными глазами. Забыл даже, что полон рот бобов и что надо бы жевать.

— Хочешь сказать, я — брехло чокнутое? — снова зашептал Циркуль.

Птицелов сделал над собой усилие и проглотил бобы.

— Говори дальше, — потребовал он сиплым голосом.

— Дальше-дальше! — глаза Циркуля заблестели. — А дальше самое сочное начинается. Всем было интересно, что там дальше. Дальше — золотая серия «Волшебного путешествия»!

Птицелов выбросил за борт банку с остатками снеди. Сграбастал Циркуля — опасного и непредсказуемого психа — за грудки:

— Рассказывай, что было потом!

По палубе скользнул круг света — кто-то навел на них один из прожекторов кормовой надстройки.

— Эй, милые! — окликнули с мостика. — Заканчивай семейную ссору! Утром, массаракш, будете выяснять, кто из вас навонял под одеялом!

Циркуль оскалился, показал пеньки зубов. Птицелов разжал пальцы, и псих упал на спину.

— Очутился я в каком-то мешке. Было тесно, и я очень испугался. Подумал, что меня похоронили заживо, — забормотал Циркуль, как будто в трансе. — Как только я об этом подумал, мешок стал расширяться: расти вверх и в стороны. Не успел я удивиться, а уже вдруг понял, что мне можно встать и даже размять косточки. Я пошел вперед и — будь я проклят! — мешок тоже начал двигаться! Я шел, шел. Час, другой, а все на месте. Как, массаракш, хомяк в колесе. Ни туда, ни обратно, а все время на одном месте. Я очень устал, потому что было не понятно, сколько времени и куда я шел. Потом захотел спать, лег на пол и уснул. А проснулся, когда почувствовал, что с руками моими что-то не так. Мне показалось, будто что-то забралось под кожу и теперь ощупывает каждую жилку и каждую косточку. Я затрепыхался и начал кричать, потом вдруг до меня дошло, что это вроде медосмотра и что бояться не нужно. Странно, но я сразу успокоился. Перестал кричать и встать больше не пытался. А медосмотр уже перешел на горло, потом — на грудь и живот. Было неприятно, но почти не больно. Я опять начал беспокоиться: у меня ведь камень нашли в мочевом пузыре, ну, после войны врачи нашли. Думал, как бы этот медосмотр его не потревожил и не передвинул… Но все обошлось. Только снова я остался без сил. Закрыл потом глаза и уснул.

…Ему почему-то снились коровьи туши. Ряды растянутых за лапы бурых безрогих коровок. На коровок было жалко глядеть: словно поработал над ними начинающий мясник, у которого ко всему прочему руки не из того места растут. Он плыл мимо туш по ярко освещенному коридору — не шел, а именно плыл, словно был невесом, — и происходило это явно не по его воле.

У Кроона больше не было воли.

Ни воли, ни страха, ни ожиданий. Гул в ушах и больше ничего. Кроон стал сродни одной из коровьих туш. Только мясник с ним еще не поработал. Не успел, наверное.

Впереди заметались тени.

Страх так и не пришел, когда его подхватили за руки и потащили вперед по коридору.

Углу Кроон хорошо их разглядел. Так разглядел, что вовек не забудет.

Они были низкорослыми и фигурами походили скорее на подростков, чем на взрослых людей. Руки и ноги — короткие, но сильные. Неестественно большие и круглые головы покрыты серебристым мехом. Лица тоже оказались почти детскими: мягкие черты, маленькие рты и носы. Но глаза…

Глаза были нечеловеческими.

Желтые, с узкими зрачками глаза змей.

Едва Углу Кроон заглянул в их тревожную желтизну, как тут же проснулся.

Но на этом его кошмар не закончился…

— …Увидел, что одна сторона мешка, из которого я никуда не делся, стала прозрачной, — шептал Циркуль, глядя на светящееся небо. — Мне, как и раньше, было боязно, но любопытство раздирало непреодолимое. Я подошел к этому окну и посмотрел сквозь него. Я увидел черноту, засеянную ледяными искорками, словно чернозем — просом. Я увидел малую часть чего-то огромного, округлого. И будто бы пенного, точно пенная шапка в кружке пива. Я стоял, вытаращившись. Стоял очень долго, на моих глазах пенная белизна вдруг стала ослепительной, а затем — заблистала начищенным золотом. И после этого над округлостью точно электросварка вспыхнула. То поднялась над пенистой громадиной новая искра. Она была в миллион раз ярче других ледяных искорок, разбросанных по черноте. Она выглядела так, словно весь Мировой Свет собрали неводом с небес, а потом сжали, стиснули, скомкали в одну точку. В лицо мне дохнуло жаром, прозрачная сторона мешка тут же потемнела, уплотнилась, и я снова оказался в сумраке.

Циркуль лег на бок, сунул руку под ворот комбинезона, стал там копошиться, словно вшей ловил.

— Я очнулся на рассвете в кабине трактора, — заговорил он торопливо. — Вроде бы ничего не изменилось, вроде уснул старый дурак за баранкой. Ан нет! Кругом следов упыриных — тьма! Дали бы они мне выспаться — держи карман шире! Я-то не на танке въехал в Хренов Яр, а на тракторе. Там ветровое стекло большое и сеточка за ним стальная — знаю, что любой упырь ее мигом в клочья порвет. В общем, достали бы меня из кабины, будь я в ней. Понимаешь? Достали бы и кишки мои на ветках развесили! И что тогда? Тогда выходит, будто не было меня в Хреновом Яру той ночью!

Он наконец вытащил руку из комбинезона. Поднес сжатый кулак Птицелову под нос. Разжал пальцы — на грязной ладони поблескивал каменный обмылок с острыми, как бритва, краями.

— Вот оно — мое золотце! Гляди! Гляди! — не мог успокоиться Циркуль. — Я его теперь всегда с собой ношу. Память о том, как меня в гости — ха-ха-ха! — пригласили. Это камень, который до той ночи сидел в моем мочевом! А они вынули каменюку из брюха и в карман пиджака подсунули! Чтоб помнил, массаракш! Чтоб помнил! — Циркуль схватил Птицелова за плечо. — Теперь ответь, правду я тебе рассказал или нет? Ответь мне сейчас же!..