— Нас тоже могут найти? — спросила Ольга, внутренне сжавшись от значимости заданного вопроса.

— Да, в любой день.

— А почему знания о Земле хранят АХУМы? Почему нужно повзрослеть до совершеннолетия, чтобы получить их?

— А вот это ты сейчас узнаешь… — ответил Лисецкий, заметив, что Степ направляется к ним с заряженными элементами питания для пульта дистанционного управления.

Когда он вставил батарейки на место и внутри холма что‑то дрогнуло, тяжко отодвигаясь в сторону, Ольга почувствовала легкий озноб.

Вертикальная, поросшая мхом стена уползала вбок, обнажая тускло освещенные внутренности огромного бункера, предназначенного для хранения невостребованных пока машин, разгруженных с борта колониального транспорта, а главное — компьютеров, которые хранили все накопленные знания цивилизации.

— Дело в том, что наших предков обманули… — произнес Лисецкий, беря Ольгу за руку. — Земля двадцать третьего столетия была лжива и порочна, если такие понятия можно применить к целой планете… Ее общество стояло на грани мировой войны, и те, кто составил экипажи колониальных транспортов, попросту оказались вышвырнуты за пределы Солнечной системы чудовищным обманом, осуществленным под эгидой Всемирного правительства. Пойдем. Сейчас ты сможешь увидеть и оценить это сама.

* * *

Посещение АХУМа потрясло Ольгу Полвину до глубины души.

Как будто горячий ветер дунул на нее из глубин древности, обжег, смел шуршащую оболочку детской наивности…

Больше никто не будет ничего таить от нее, щадя неоформившиеся детские чувства. Она стала взрослой, выросла, и теперь по закону именно она становилась хозяйкой поместья и всех прилегающих к нему земель. Жестокое правило, оставшееся в наследство от первого века освоения Кассии. Конечно, если смотреть на вещи трезво, то при ее отношениях с родителями это не налагало на нее никакого дополнительного бремени — они искренне любили друг друга, и на Кассии уже давно не пристало кичиться понятиями частной собственности, величиной личных владений и каких‑то доходов с них. Так уж сложилось — места хватало в избытке всем, и теперь Ольга понимала почему.

Потому, что выжил лишь каждый десятый из тех, кто прилетел сюда…

По всем законам формирования колоний их общество являлось отличным образчиком Fail Stets. Этот термин был заимствован из политического лексикона далекой Земли. Несостоятельное общество, не способное к долгому, эффективному выживанию. Сократившись в десять раз, генофонд колонии оказался слишком мал для эффективного продолжения рода в течение сотен поколений.

В первый момент Ольге хотелось кинуться к взрослым, потребовать от них объяснений, спросить — почему остальным девяти анклавам было позволено погибнуть в результате их собственных ошибок, почему им не пришли на помощь?!.

Она не сделала этого, потому что ответ, — сколь ни жесток он казался только вступающей в жизнь девушке, — ответ напрашивался сам собой — она понимала, что тогда не уцелел бы НИКТО…

Эта жестокая арифметика выживания людей, выброшенных волею судьбы на чуждую планету, не сразу нашла свое место на полочках ее разума. Предварительно пришлось свыкнуться с другой, еще более обидной и непонятной поначалу правдой — девяносто процентов тех, кто прилетел на колониальном транспорте, являлись отбросами пресловутого земного общества, горлопанами и безработными зеваками с улиц перенаселенных городов‑мегаполисов, теми, кто представлял социальную опасность, кто требовал перемен, неважно, в какую сторону они вели.

Ох как тяжело было ей, юной хозяйке прекрасных земель, понимать, что ей просто повезло и у истоков ее генеалогического древа стояли те, кто по‑настоящему хотел покинуть Землю и был в принципе способен выжить за ее пределами в условиях глубокого и неизведанного космоса.

Подбор экипажей колониальных транспортов являлся игрой случая. В соседних криогенных капсулах могли находиться тупица и гений, опустившийся до уровня полного непотребства наркоман и приличный человек, по каким‑то причинам не нашедший своего места в обществе земной цивилизации.

Была среди улетавших в неведомое и горстка настоящих энтузиастов‑исследователей, тех, кому оказалось душно и тесно на Земле совершенно по иным причинам.

Естественно, что после разгрузки транспорта люди, являвшиеся выходцами из городских трущоб, привыкшие существовать на пособие по безработице, откровенные отморозки, которым стало скучно, искатели приключений, быстро раскаявшиеся в собственном энтузиазме и превратившиеся в злобных нытиков, все эти люди составили из себя неоднородную толпу, мало способную не только к освоению планеты, но и к элементарному выживанию. Такова была горькая правда последствий той политики, которую вело земное правительство, пытаясь выпустить пар из перегретого общества.

Даже благополучно достигнув планеты с кислородсодержащей атмосферой, совершив удачную посадку, люди в силу своей разобщенности и неподготовленности к грядущим испытаниям почти что не имели шансов выжить…

Земля послала своих детей не просто в никуда — в конечном итоге политика Всемирного правительства обрекала их на смерть.

Конечно, Ольга не могла знать, как обстояли дела с другими колониальными транспортами, которых, по данным, почерпнутым из компьютеров АХУМа, были сотни, если не тысячи, но пример развития собственной колонии говорил ей о многом. Если выжили, то единицы. И среди этих единиц большинство представляет собой такие же замкнутые, практически бесперспективные общества с вырождающимися генами…

«Что мне за дело до других народов? — пыталась внутренне успокоить себя Ольга. — Моя жизнь пройдет тут, на планете, которая плохо или хорошо, но состоялась, у меня будет свое маленькое счастье, вон хотя бы с тем же Сережкой Ворониным, дети, семья…»

Она думала так этой ночью, выйдя из АХУМа и заперев его створчатые, поросшие мхом ворота уже собственным пультом дистанционного управления, но в душе почему‑то не осталось былого покоя…

Степ, который преданно ждал хозяйку за пределами хранилища, показался ей на секунду чуть ли не отвратительным, как и все застывшие в подземном бункере невостребованные механизмы с колониального транспорта.

Ей казалось, что они провожают ее неживыми зрачками своих видеокамер и молча усмехаются вслед, мысленно повторяя: «Вы, люди, — лишь горстка пыли, брошенная под порыв галактического ветра, скоро вы исчезнете, вырождаясь, и тогда тут останемся только мы — мертвые, холодные, вечные свидетельства ваших несостоявшихся жизней…».

Fail Stets — эти два слова забытого языка далекой Земли жгли ее, будто они действительно имели какую‑то непосредственную власть над ее личной, частной судьбой…

Обуреваемая такими противоречивыми эмоциями и мыслями, Ольга вернулась к дому, где по‑прежнему уютным желтым светом горели два окна в гостиной, поднялась на крыльцо, заглянула через приоткрытую дверь в дом.

Лисецкий сидел напротив матери за круглым столом, пил чай и что‑то рассказывал ей. Мать кивала, то и дело косясь на окно, за которым плавала ночная мгла.