В выполнении новых обязанностей мне помогал богатый личный опыт, приобретенный в трудные моменты войны, в том числе под Севастополем, когда я увидел в деле массированную поддержку пехоты многочисленными артиллерийскими подразделениями.

Я должен был вступить в должность командира дивизии в качестве временно исполняющего обязанности, поскольку ее постоянный командир убыл в двухмесячный отпуск. Дивизия занимала позиции на реке Угре, юго-восточнее Вязьмы, на участке фронта, где бои шли ежедневно.

Сформирована дивизия была из уроженцев Бадена и Вюртемберга. К сожалению, сердечное заболевание, делавшее ее командира слишком раздражительным, не позволило ему обращаться с солдатами с необходимыми тактом и деликатностью. Поэтому я первым делом постарался завоевать доверие офицеров и рядовых и быстро преуспел в этом, поскольку они были готовы ответить доверием на доверие. Очень скоро я радовался в душе тому, насколько искренними были взаимоотношения между командирами и подчиненными, так что моя новая должность стала для меня источником большого удовлетворения. Эта прекрасная дивизия великолепно сражалась даже в трудные часы наступления русских и их временных успехов. Когда срок моего пребывания на посту ее командира истек, я покинул ее с большим сожалением.

Тем временем командование группы армий «Центр» сделало командованию армейского корпуса запрос относительно моих качеств. При прощании с командующим 4-й армией генерал-полковником Хейнрици я узнал, что должен прибыть в ставку фюрера в Винницу.

Вскоре после этого я вновь встретился со Шмундтом, которого не видел с Севастополя. Он подвел меня к большой карте и показал Сталинград и линию фронта, вытянувшуюся в северо-западном направлении, следуя на протяжении 500 километров вдоль русла Дона. Этот участок, если не считать нескольких немецких дивизий, получивших название «прутьев корсета», держали румыны, итальянцы и венгры. В тылу этой группы, помимо единственной немецкой танковой дивизии (здесь были 22-я и 14-я танковые дивизии немцев и 1-я румынская танковая дивизия. – Ред.), в которой, как сказал Шмундт, «все расшаталось», располагались незначительные немецкие резервы. Сталинградская битва шла с ожесточением с августа 1942 года[48]. Гитлер, в первую очередь по политическим соображениям – Сталинград считался для русского коммунизма столь же знаковым местом, каким для национал-социализма был Мюнхен, – вбил себе в голову, что должен взять этот город любой ценой.

В ходе этого сражения все немецкие дивизии, которые только можно было высвободить, и даже саперные батальоны были выведены из излучины Дона[49] и переброшены в Сталинград. Там, в кровопролитных боях в руинах городских кварталов, немецкие соединения медленно, но верно таяли. Удивительно быстрое крушение фронта наших союзников и окружение лучших немецких дивизий можно объяснить только легкомыслием, с которым был ослаблен фронт по Дону.

Когда Шмундт спросил меня, чувствую ли я в себе силы навести порядок в той танковой дивизии, о которой он упомянул, я несколько растерялся. Я обратил его внимание на то, что, служа в пехоте, я не имел возможности познакомиться с танковыми войсками. Он прислушался к моим доводам, и я был направлен в танковую школу в Вюнсдорфе, под Берлином.

Там я с утра до вечера тренировался в вождении танка, учился разбираться в материально-технической части, участвовал в тактических учениях, чтобы в максимально сжатые сроки приобрести основные технические и тактические знания. Предстоявшая мне миссия занимала мои мысли настолько, что у меня совсем не оставалось времени на размышления о прошлом. Также я прошел соответствующую стажировку в стрельбе из танка на полигоне, чтобы получить нужные навыки танкиста. Наконец, я отправился в Париж на запланированные во Франции крупные танковые маневры, но уже через три дня получил приказ прибыть в ставку Гитлера в Восточной Пруссии. Я рассказываю обо всех этих событиях с такими подробностями только для того, чтобы показать, какими краткосрочными были составлявшиеся тогда планы и насколько система управления кадрами была разлажена, лишена логики и стала тревожной для тех, кого она затрагивала.

Сталинград был окружен, все шло так, как следовало ожидать. 21 ноября[50] 1942 года русские перешли в наступление значительными силами пехоты и танков. Используя плацдармы на Дону, они прорвали фронт, удерживавшийся румынскими дивизиями, недостаточно вооруженными и, главное, слабо обученными. Обходным маневром в юго-восточном направлении русские сумели окружить с запада 6-ю армию, сражавшуюся в Сталинграде и вокруг него. Вторая ударная группировка русских начала наступление на юг с намерением перерезать железнодорожную линию Морозовск – Сталинград[51]. Очевидной целью этих действий было продвинуться до Ростова-на Дону и отрезать на востоке все германские силы, далеко углубившиеся в ходе своего наступления на Северном Кавказе[52]. По меньшей мере противник рассчитывал блокировать немецкие войска западнее Сталинграда и помешать им прийти на помощь окруженной 6-й армии (и соединениям других армий). Жестокие бои на реке Чир и провал попытки прорыва извне, со стороны Котельникова, кольца окружения и спасения 6-й армии вскоре показали правоту расчетов русских.

Начальник Генштаба сухопутных войск Цейтцлер попросил управление кадров прислать к нему трех офицеров, чтобы направить их в группу армий «Дон» для выполнения задач крайней срочности. Именно этим объясняется мой вызов из танковой школы в Париже. В конце концов меня направили в распоряжение фельдмаршала фон Манштейна, при котором я пробыл некоторое время. Каждый день я отправлялся в оперативный отдел штаба и с обостренным интересом следил за развитием событий на фронте. Вечера я проводил в штабе фельдмаршала, куда регулярно поступала информация о ходе боев, целью которых был прорыв кольца окружения вокруг Сталинграда. Также я стал свидетелем ответа Гитлера на предложение Манштейна, чтобы 6-я армия оставила город и прорывалась на юго-запад, где генерал-полковник Гот должен был ей помочь имевшимися у него крупными танковыми соединениями. Я видел и понимал негодование командующего группой армий «Дон», когда Гитлер ответил отказом на это единственно разумное из возможных предложение, под предлогом, что это было бы «катастрофическое решение».

Через несколько дней после того случая я вместе с моим адъютантом был послан в штаб 17-го армейского корпуса с приказом быть готовым принять на себя командование им. Манштейн считал, что русские войска скоро оставят зону окружения под Сталинградом, чтобы возобновить наступление в западном направлении.

Ужасная русская зима со снежными буранами осложняла жизнь армии и затрудняла командование. По пути я имел возможность посетить командные пункты наших румынских и итальянских союзников. Повсюду я находил одинаковые панические настроения. Боевой дух солдат был в отвратительном состоянии, и на лице каждого можно было ясно прочитать поселившиеся в их душах страх и отчаяние. Итальянцы являли собой самое жалкое зрелище; их полностью парализовал один лишь здешний суровый климат. В тылу, где один слух сменялся другим, даже в немецких частях видны были отсутствие уверенности и веры в себя. Административные службы гражданского управления пребывали в полнейшем хаосе. Я был очень счастлив, когда, после долгой и тягостной поездки, все-таки добрался до места назначения.