Сенсационная новость: отныне живопись опротивела Леонардо! По крайней мере — официально, о чем он заявляет всем докучающим ему своими просьбами, например, герцогине Мантуанской, которая никак не хочет отступиться от него. «Занятия математикой настолько удалили его от живописи, что теперь он даже видеть не может кисти», — доносили ее агенты.

И все же он исполняет маленький образ Мадонны для Флоримона Роберте, фаворита короля Франции. Леонардо счел за благо поддерживать хорошие отношения с французами. Речь идет о знаменитой «Мадонне с веретеном», в дальнейшем послужившей образцом, даже прообразом, для всех его горячих почитателей из числа художников. Рафаэль, следуя примеру Микеланджело, посетил мастерскую Леонардо, видел эту картину и был ошеломлен увиденным. Многие художники взялись тогда за разработку той же темы: младенец Иисус на руках своей матери, прядущей шерсть.

Ученики Леонардо, включая Салаи, выполнили по крайней мере две известные копии, дошедшие до наших дней. В них реализована техника применения лазурной краски, которую предпочитал сам Леонардо для горного фона. «Воздух надо писать таким, каким он воспринимается: голубым… Потому что воздух кажется голубым…» — неоднократно отмечал он.

Хождение по кругу

Поведение Леонардо все больше и больше поражает окружающих. Публику приводят в недоумение как образ его жизни, так и разнообразие его занятий. Его жизнь представляется стороннему наблюдателю беспорядочной, лишенной цели и смысла, по принципу: день прожит — и слава богу. Его разболтанность, неспособность выполнить полученный заказ, довести дело до конца становятся предметом насмешек. Его укоряют в утрате любви к искусству, которое он забросил ради занятия науками… И надо сказать, что в тот момент это были отнюдь не ложные обвинения. Он буквально бредит машинами, находит удовольствие в их конструировании и усовершенствовании. Никто не может с уверенностью сказать, что эти машины когда-либо функционировали. Хотя он и опередил во многом своих современников, хотя он и выдвинул технику на передний план, он не способен организовать собственные знания в соответствии со строгим методом. Из-за отсутствия теоретической базы научные наблюдения Леонардо не выходят за пределы традиционных концепций того времени. Так, многие машины для серебряных рудников, чертежи которых он тщательно изготовил, уже существовали задолго до него, беря свое начало от широкого инновационно-технологического движения, характерного для Северной Италии еще в XIV веке. Мы можем сегодня задаться вопросом, не довольствовался ли Леонардо простым копированием, повторением того, что житель Сиены Франческо ди Джорджо Мартини сделал еще за тринадцать лет до него в своем трактате, в котором можно встретить чертежи различных машин, в том числе самодвижущихся, и знаменитых гидравлических турбин, столь сильно занимавших воображение Леонардо. В 1490 году они встречались в Павии, где обсуждали проект завершения строительства собора.

После многих лет оседлой жизни в Милане и несмотря на нужду в деньгах, Леонардо вновь овладела охота к перемене мест, если не сказать — страсть к кочевому образу жизни. Опять ему не сиделось на месте, опять захотелось отправиться посмотреть мир, всё увидеть собственными глазами, всё понять самому. Флоренция не смогла привязать его к себе. Да и, по правде говоря, не прилагала к тому больших усилий, не будучи в состоянии предложить ему по-настоящему грандиозный заказ, такой, например, как «Тайная вечеря» в Милане.

Тем более что желание писать не возвращается к Леонардо. Разве что время от времени. Это зависит от того, что писать и для кого. Портрет герцогини Мантуанской остается без изменений, в том виде, в каком Леонардо набросал его на картоне. И в таком виде останется. Леонардо возобновляет свои исследования полета птиц и насекомых, а также возвращается к занятиям анатомией, которые никогда надолго не забрасывает. Вновь встретив своего приятеля Луку Пачоли, поселившегося в монастыре Сан-Марко, он опять начинает заниматься с ним математикой.

И тем не менее тяга к перемене мест не дает ему покоя…

Еще поездка из Мантуи в Венецию возбудила в нем эту тягу, и он пустился в странствия по Италии, движимый своим неизбывным любопытством, жаждой познания. В этом отношении они с Пачоли стоят друг друга.

Во время своего второго пребывания во Флоренции Леонардо едва не заскучал. К счастью, его приятель Никколо Макиавелли понял это и предложил ему отправиться на войну, туда, где он мог бы поставить свое военное искусство на службу дела мира… Наконец-то!

Хотя доподлинно известно, что Леонардо провел почти год (а по другим сведениям — десять месяцев) в окружении Чезаре Борджа, его статус и роль там не вполне ясны. Посол Флоренции или шпион на службе у Макиавелли и Синьории? Кто может дать ответ на этот вопрос? Еще и поныне остаются сомнения относительно роли, которую ему пришлось тогда играть. Леонардо отнюдь не был наивным простачком. У него должна была быть весомая мотивация, чтобы подвергать свою жизнь опасности, неизменно подстерегавшей всех, кто находился в окружении Чезаре Борджа, этого гениального смутьяна, сеявшего панику по всей Италии. Или все-таки простое любопытство? Когда речь идет о Леонардо, возможно всё.

Инженер при Чезаре Борджа

В мае 1502 года, после секретных переговоров, проведенных Макиавелли, Леонардо поступил на службу к Чезаре Борджа в качестве военного инженера.

Леонардо покидает Флоренцию, оставив там Салаи. Они расстаются впервые с тех пор, как Салаи поселился у него. В записной книжке Леонардо появляется заметка: «Когда ты будешь один, ты, наконец-то, станешь принадлежать самому себе…»

Находясь у Борджа, Леонардо неожиданно для себя стал важной персоной. Наконец-то ему удалось реализовать мечту, которую он лелеял еще двадцать лет назад, когда предлагал свои услуги Лодовико Моро. В свои пятьдесят лет Леонардо, конечно, не молод, но он еще может без труда проводить целые дни верхом на коне — энтузиазма ему не занимать. Здоровье ни разу еще не подводило его, он знать не знает, что такое болезнь. Правда, годы отложили свой отпечаток на его внешности, избороздив лицо морщинами, оголив лоб, погасив блеск в глазах и убелив шевелюру, почти ничего не оставив от былого рыжеватого оттенка. Лондонский портрет работы Предиса представляет его именно в таком виде, преображенном годами. Поражает жгучее выражение глаз, одновременно отражающее полное внутреннее спокойствие. Он весь словно просветлен. В этом облике отразились вся мудрость, вся доброта, которую обычно признают за посвященными. Разве что пылающий в нем жар мало совместим с мудростью. Ошеломленный отвагой и военным искусством Борджа, Леонардо не только следует за ним, но и всячески помогает ему, находит для него оригинальные решения различных проблем. Он счастлив, что имеет возможность содействовать его завоеваниям.

Леонардо знает, что «худшие заблуждения людей заключаются в их мнениях». Потому-то он и одержим желанием понять феномен Борджа, который доверительно сообщает своему новому приятелю, военному инженеру, что одним из его сокровенных желаний является торжество справедливости, истины и братства, без какого бы то ни было морализаторства. Зная это, Леонардо решает уподобиться Платону, пытавшемуся переделать нрав тирана Дионисия Сиракузского, или Аристотелю, влиявшему на формирование характера Александра Македонского. Он мечтает о том, чтобы оказывать воздействие на принятие решений Борджа. А почему бы и нет? Мы вправе сегодня задаться вопросом: не является ли представление, которое внушили нам историки о Чезаре Борджа, превратным? По крайней мере о том Борджа, который очаровал Леонардо. Был ли провозглашенный им девиз «Война дворцам, мир хижинам» так уж плох применительно к той эпохе и той стране?