Я погрузился во вместительный лимузин командующего, и, сопровождаемые облегченными вздохами местного начальства, мы поехали.

Какую-то часть пути Казаков, сидевший рядом с водителем, молча, сосредоточенно смотрел на дорогу. Лезть к нему с разговорами я не решался.

Вдруг командующий полуобернулся ко мне и спросил:

— Ты, майор, коней знаешь? Вопрос был до удивления неожиданным, но я его принял:

— Знаю.

— В коей мере?

— Наверное, профессионально.

— Смотри! — сказал Казаков и еще больше повернулся ко мне. — Это в наш-то век! А что такое ганаш, слыхал?

— Ганаш — нижняя челюсть лошади.

— Точно. А в коей мере пипгак украшает коня?

— Как бородавка нос.

Казаков засмеялся.

— Мои вопросы не удивляют? Только откровенно.

— Что я их не ожидал — это точно. А так не удивляют.

— Почему?

— Я давно вас знаю как лошадника. Со времен конно-механизированного командования парадом…

Впервые я увидел генерала Казакова в послевоенные годы в Тбилиси на одном из военных парадов. Много мне пришлось за годы службы отшагать в парадных колоннах, вспомнить каждый, тем более кто командовал им и кто принимал — не смогу. Но тот тбилисский парад был особенным. Командовал им генерал Казаков, черноусый, подтянутый. Он красиво сидел на гнедом жеребце с крупом, расчесанным в шашечку. Принимал парад Маршал Советского Союза Федор Иванович Толбухин. Грузный, мучимый тяжелой болезнью, он выехал на площадь на «джипе». Казаков подскакал к машине, отсалютовал клинком и громогласно (микрофонов тогда еще не применяли) отдал рапорт. Так они и объезжали войска: Толбухин на машине, Казаков чуть позади на гарцующем жеребце.

Участники парада, ошеломленные невиданным дотоле сочетанием коня и автомобиля, назвали церемонию «конно-механизированным командованием».

Выслушав мой ответ, Казаков засмеялся.

— Надо же, а я думал, все уже забылось.

— Непривычно, потому и помнится.

— Да, было дело, — сказал Казаков. — Я доложил Федору Ивановичу, что ему предстоит принимать парад, и спросил, какого коня готовить. А он на меня посмотрел и головой замотал: «Ты в уме, Михаил Ильич? Мне с моим весом только на танке сейчас ездить. Снимите башню, если так надо…» К своей болезни Федор Иванович относился иронично, хотя она ему очень докучала. Я спросил: «Мне тоже на танке?» — «Хоть один конь должен оставаться, — сказал Федор Иванович. — Традиции надо поддерживать».

И тут же без перехода Казаков сказал:

— Сейчас в Баболну заедем. Знаешь ее?

— Нет, — признался я.

— Странно. Баболна — это конезавод с мировой известностью. Меня туда давно приглашали.

— А экзамен мне для чего? — спросил я.

— Вот не сдал бы и сидел в машине. Зачем мне моториста по конюшням вести? Чтобы выяснял, где у коня заводная рукоятка?

С конезавода, налюбовавшись прекрасными скакунами, поехали в один из. полков. Там командующий прочитал для специально собранной группы высших офицеров лекцию. После лекции, ответив на вопросы, приказал:

— Всем разъехаться по гарнизонам. Ужинать будете дома.

Отпустив людей, Казаков повернулся к генералу — начальнику местного хозяйства.

— Нас покормите?

— Так точно, все готово.

— И два номера в гостинице. До утра. Мой пусть остудят.

Обычно, насколько я знаю, останавливаясь в незнакомых местах, мы стараемся, чтобы зимой в комнате было потеплей. Казаков жары не терпел, тепла не любил. Для него комнаты специально выхолаживали.

Прошли в столовую. В небольшом зале стоял хорошо сервированный стол — зелень, фрукты, минеральная вода и посередине, на самом почетном месте, — пузатая коньячная бутылка.

Сели за стол. Оглядевшись, Казаков взял штоф и стал внимательно разглядывать этикетку.

— Хорош? — спросил с сомнением.

— Так точно. Лучший коньяк из тех, что здесь есть, — горделиво доложил полковник — начальник тыла дивизии.

— Должно быть, дорогой? — спросил Казаков с любопытством.

— Это как водится, — опять похвалился полковник. — Чем товар лучше, тем он дороже. Старая формула.

— А если мы захотим еще одну бутылку? Или даже еще две?

— Товарищ командующий! — радостно выдохнул полковник. — Будут и две, и три. Для дорогих гостей…

— У вас семья? — спросил Казаков, неожиданно переведя разговор в другую плоскость.

— Так точно. Жена. Двое детей.

— Жена работает?

— В гарнизоне негде. Она искусствовед.

— Значит, на плечах три иждивенца?

— Так точно.

— И вы, как я вижу, с радостью берете на свое содержание еще одного — командующего.

— Почему? — смутился полковник. — Это не так…

— Значит, без радости берете. По нужде. Это уже честнее.

— Нет, — полковник окончательно смешался и не знал, что говорить.

— Как же нет? Вот купили бутылку. Самого дорогого. Захочет командующий — еще две купите. А деньги откуда? Из семейного бюджета? Между прочим, вы с женой по этому поводу советовались?

— Нет, — сказал полковник глупо. — Но это…

— Слава богу, — сказал Казаков в мою сторону. — Представляешь, майор, что бы она по мою душу могла высказать. А?

— На бюджете не отразится, — произнес полковник аргумент, как ему казалось, неотразимый.

— Тогда, выходит, воруете? Откуда же деньги? Вот он, — опять кивок в мою сторону, — журналист. У него гонорары. А у вас откуда излишки?

— Товарищ командующий, — попытался вмешаться в разговор командир дивизии.

— Ну что командующий? — спросил Казаков раздражаясь. — С тобой я тоже поговорю. Ты мне доложишь, кто обо мне славу пускает, как о пьянице. Никто? Почему же решили, что я буду с вами распивать коньяки? Почему?

— Товарищ командующий…

— Заберите, и чтоб я больше не видел.

Полковник взял злополучную бутылку и вынес из зала.

Ужинали молча.

Поев и вытерев салфеткой усы, Казаков. сказал:

— Повара поблагодарите. А на вас глаза б мои не глядели. Все настроение испортили! Самовар готов?

— Так точно, — с готовностью доложил полковник.

— Пусть отнесут ко мне в гостиницу. А вы — спать. Завтра в пять я уезжаю. Прошу проводить до ворот.

Повернулся ко мне.

— Пошли, майор, чаю попьем.

В номере командующий снял китель и занялся делом. Вылил в раковину содержимое заварного чайника. Окатил его кипятком. Насыпал чай из собственных запасов и залил из самовара.