«Не вздыхай и не плачь, – приказала себе Екатерина. – Тебя ждет блестящее будущее. Даже сон уже предупреждал об этом». С этой мыслью после нервного напряжения минувшего дня ей, наконец, удалось заснуть.

В полдень к Екатерине зашел Генрих. Она сидела в кресле с кожаной спинкой, обитой золотыми гвоздями. На верхней части спинки был изображен французский герб, ручки представляли собою двух саламандр – любимую эмблему короля Франциска I, символизирующую дух огня. Король Франции, покровитель искусств и литературы, объяснял выбор этого символа так: «Я питаю хорошее и уничтожаю плохое».

Возле Екатерины разместились фрейлины. Обычные роскошные и яркие одежды пышной моды двора Франциска I сменились в эти дни на темные траурные платья. Генрих услышал, как одна из фрейлин обратилась к Екатерине:

– Дофинесса…

Но ее тут же оборвали:

– Не называйте меня так… Его Величество еще не принял своего решения.

Было настолько жарко и душно, что Екатерина не пожелала выйти из своих покоев. Она пила прохладительные напитки и обмахивалась веером. При виде долгожданного мужа, ее сердце так бешено забилось, что она коснулась рукой груди, будто желая его успокоить.

– Анри, наконец-то! Сегодня самый жаркий и самый продолжительный день в году, я заждалась тебя.

Он подумал, что она могла бы ему даже понравиться, если бы показала характер, рассердилась на него, все, что угодно, только не уподоблялась преданной собаке.

– Оставьте нас! – приказала Екатерина фрейлинам. Те мгновенно удалились.

Генрих выглядел расстроенным, однако зоркий глаз Екатерины заметил, что, хотя муж был хмур и печален, душу его наполняло радостное чувство. Значит, она не ошиблась в своих догадках: Генрих после смерти брата нашел успокоение в беседах со своей наставницей, и та утешила его, не отличавшегося находчивостью в мыслях, что теперь он – дофин, наследник престола, важнейшая персона и в скором будущем станет одним из величайших королей.

Екатерина указала мужу на кресло рядом с собой, но он не пожелал садиться, а подошел к распахнутому окну.

– Катрин, – глухо произнес Генрих, – отец объявил меня дофином.

«А меня?» – хотела крикнуть Екатерина, но сдержалась, поняла, что за свое будущее ей придется бороться.

– Я так рада за тебя, Анри.

Он вздрогнул и резко произнес:

– Я радовался бы случившемуся, если бы это произошло не благодаря убийству итальянцем моего любимого брата. Мне неприятно, что я так выиграл от смерти дофина. Мы вместе сидели в тюрьме, помогали друг другу не сломаться и не терять надежды. Я никогда не забуду Франциска.

И тотчас между ними опустилась непроницаемая завеса, отделившая супругов друг от друга. Снова Генрих испытывал желание убежать от молящих о любви и понимании глаз жены, от слишком горячих губ, тянувшихся к нему.

– Король приказывает мне срочно отправляться в Авиньон в распоряжение Анна де Монморанси.

– Неужели снова отправишься на войну, ведь ты только что вернулся из военного лагеря?

– Да, и с радостью. Больше всего на свете я ценю храбрость и воинскую доблесть, а у коннетабля их хоть отбавляй! У него есть чему поучиться! Лучше находиться подальше от королевского двора. Если испанцы избавят отца от меня, он будет счастлив.

– Не говори так! – вскричала суеверная Екатерина. – Ты же не станешь рисковать своей жизнью?

– У меня нет ни малейшего желания доставить подобное удовольствие Его Величеству.

«Генрих был бы другим, если бы родился дофином, – наблюдая за мужем, думала Екатерина. – Его бы не угнетало соседство более одаренного брата, которого больше любили. Между ним и отцом не образовалась бы такая глубокая пропасть».

В атмосфере траура, постигшей королевскую семью, Екатерина понимала, что отъезд мужа представляет для Генриха своего рода освобождение от близкого общения с королем, боль которого от потери дофина была безмерна. Видеть в эти дни Генриха королю было тяжело – Екатерина не сомневалась в этом. Да и Генриху куда больше подходила жизнь в военном лагере, чем участие в чопорных церемониях двора.

Заметив, что их беседа неприятна Генриху и раздражает его, Екатерина решила обратить течение разговора себе на пользу. Тихим, ласковым голосом она спросила:

– Как обстоят дела на войне? Как скоро ты вернешься?

Генрих сразу оживился:

– Последние новости хорошие. На проведение длительной осады Арля, Тараскона и Марселя обескровленная армия императора уже не способна. Испанцам не хватает продуктов и воды. Их падение – вопрос дней.

Екатерина поразилась: Генрих радовался не тому, что стал дофином, а своему отъезду на войну. Он разговорился, пробудился от меланхолии к действиям. В свои семнадцать лет он отличался необыкновенной силой и блестяще владел оружием, блистал спортивными подвигами и победами на турнирах, однако живой и дерзкий ум, необходимый наследнику короны в первую очередь, развивался в нем с трудом. Генрих был тугодумом, не отличался легкостью в рассуждениях, не был любознателен. Придя к какому-либо решению, почти всегда с чьей-либо помощью, он отстаивал его с редким упорством. В отличие от отца он не признавал никаких компромиссов. Если он кого-то любил, то надолго, если ненавидел, то навсегда. Екатерина догадалась, что Монморанси, как и Диана, подобрал ключи к его сердцу, вошел в доверие, стал ближайшим другом.

Словно в подтверждение ее мыслей, Генрих произнес:

– Я считаю себя учеником Монморанси и, пока я жив, всегда буду ему другом.

– Ты нашел друга столь же верного и надежного, как Диана? Они ведь ровесники? – Екатерина сразу же поняла, что сказала лишнее.

К ее удивлению, Генрих не рассердился, а лишь задумчиво посмотрел на жену и с горечью произнес:

– Тебе будет сейчас очень трудно. При дворе ходят нехорошие слухи.

– Какие? – испугалась Екатерина.

В тюрьме пытали Монтекукули. Под пытками он мог сказать все что угодно, все, что потребуют палачи.

– Многие уверены, что, если бы итальянцев не впустили в страну, дофин был бы жив.

– Анри, умоляю, что еще говорят? Скажи мне все.

– Многие считают тебя организатором убийства!.. Город полон слухов.

– Но ведь меня не было здесь!.. Я приехала только вчера!.. – не выдержала Екатерина.

– Для того чтобы организовать убийство, совсем не обязательно находиться рядом с жертвой, – беспристрастно заявил Генрих.

Екатерине казалось, что он смотрит на нее с отвращением. «О боже, неужели он верит лживым слухам?» – содрогнулась она.

Генрих подошел к ней, наклонился, заглянул в ее загадочные флорентийские глаза. Он не понимал ее. Она не отвела взгляд.

– Анри, я не имею никакого отношения к случившейся трагедии. Как и ты, я скорблю о потере Франциска. Он был так добр ко мне! Один из немногих!