— Садись, милая, — сказала Дейзи.

Девочка села, вытянув на столе длинные-предлинные руки. Поистине казалось, с ними за стол сел маленький скелет.

— Он звонил? — спросила она у Дейзи.

Лицо ее уже не светилось коричным румянцем, кожа стала мертвенно-бледной, непричесанные волосы были похожи на шерсть какого-то мохнатого зверька, но не всамделишного, а чучела.

— Нет, милая. Не звонил.

Дейзи протянула Нине бумажный носовой платок, и Хармон разглядел, что девочка плачет.

— Что же мне теперь делать? — спросила она, глядя мимо Хармона за окно, на дорогу. — Я хочу сказать — Виктория! Кто бы мог подумать! Господи, ведь она считалась моей подругой!

— Ты можешь у меня еще на денек остаться, разобраться во всем, — сказала Дейзи; девочка обратила к ней огромные светло-карие глаза, словно глядя откуда-то издалека. — Тебе надо что-то съесть, милая, — посоветовала Дейзи. — Я понимаю, тебе не хочется. Но это надо.

— Она права, — вмешался Хармон.

Его тревожила мысль о том, что девочка может упасть без сознания или даже замертво прямо здесь, у Дейзи, в этом маленьком коттедже. Он вспомнил, как Бонни говорила, что у девочки повреждено сердце.

— Посмотри, — сказал он, подталкивая к Нине пакеты из кафе на марине. — Вот пончики.

Девочка рассматривала пакеты.

— Пончики?

— А как насчет полстаканчика молока? И всего полпончика? — спросила Дейзи.

Нина снова заплакала. Когда Дейзи ушла за молоком, Хармон полез в карман, извлек оттуда белоснежный платок и протянул девочке. Та перестала плакать и рассмеялась.

— Ого! — произнесла она. — Ну и круто! Я и не знала, что кто-то еще пользуется такими штуками.

— Давай, пользуйся, — сказал Хармон. — Но ради всего святого, выпей молока.

Дейзи принесла молоко, достала из пакета пончик и разломила пополам.

— Этот грёбаный Люк… — произнесла вдруг девочка с внезапным всплеском энергии, — Под грёбаный надзор меня упек за то, что я булку разрезала.

— Подо что? — спросила Дейзи, усаживаясь за стол.

— Да в больнице. Я как-то раз свою булку разрезала пополам. А по правилам там… не полагается заниматься — это они там такое слово употребляют, — заниматься едой иначе как ее есть. Так у меня в кармане был такой ножик, пластмассовый, я и разрезала булку пополам, а на меня Люку донесли. «Я слышал, ты свои булочки разрезаешь, Нина», — говорит мне Люк, скрестив руки на груди. — Девочка нелепо выкатила глаза, заканчивая рассказ. — Булка-Люк. Паршивец траханый.

Дейзи и Хармон переглянулись.

— А как же ты выбралась из больницы? — спросил Хармон.

— Сбежала. Но в следующий раз, родители сказали, они меня принудительно туда отправят, вот тогда мне пиздец.

— Лучше съешь пончик, — сказал Хармон.

Девчонка хихикнула:

— Вы вроде как чокнутый.

— Он не чокнутый. Он о тебе тревожится. А теперь ешь пончик, — мелодично произнесла Дейзи.

— Ну так, интересно, что тут у вас происходит? Между вами двумя, а? — Девочка переводила взгляд с Дейзи на Хармона и обратно.

— Мы друзья, — объяснила Дейзи.

Но Хармон заметил, что щеки у нее порозовели.

— Ладно. — Нина снова перевела взгляд с одного на другую. Слезы опять выступили у нее на глазах и поползли по щекам. — Не знаю, как я буду без Тима, — сказала она. — И не хочу обратно в больницу.

Ее начало трясти. Хармон снял с себя толстый шерстяной кардиган и накинул девочке на плечи.

— Конечно не хочешь, — согласилась Дейзи. — Но тебе надо поесть. И у тебя еще будут друзья — другие парни, ты и сама это знаешь.

По незначительной смене выражения на бледном лице Хармон вдруг понял, что именно этого девочка и страшится — жить без любви. Кто же этого не страшится? Но он понимал и то, что у ее проблем длинные и запутанные корни, что уют и покой маленького коттеджа Дейзи не дадут ей сколько-нибудь длительного облегчения. Девочка очень больна.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Двадцать три. Так что вы не можете меня насильно в больницу упечь. Это-то дерьмо мне известно, — добавила она. — Так что и не пытайтесь.

Хармон протянул к ней раскрытые ладони:

— Да я и не пытаюсь ничего. — Он опустил руки. — А разве тебя не арестовывали?

Нина кивнула:

— Ага. Пришлось в суд явиться. Мы оба ГПН[22]получили, а я дополнительно лекцию должна была прослушать. Я же с теми грёбаными полицейскими как последняя задница себя повела.

— А что такое ГПН?

Но силы у Нины иссякли, она сложила руки и опустила на них голову — точно так, как Хармон видел это в тот день, в кафе на марине. Хармон и Дейзи обменялись взглядами.

— Нина, — тихо произнес Хармон, и она повела глазами в его сторону. Он взял со стола пончик. Сказал: — На моей памяти я никогда никого ни о чем не умолял. — (Нина едва заметно улыбнулась ему.) — И вот я умоляю тебя: поешь.

Девочка медленно выпрямилась на стуле.

— Только потому, что вы со мной по-доброму, — прошептала она.

Она так жадно принялась за пончик, что Дейзи пришлось сказать ей, чтобы она ела помедленнее.

— А он у вас украл, — сообщила Нина Хармону с набитым ртом. — Резиновые трубки. Кальян для марихуаны сделать. — Она взялась за стакан с молоком.

— Тебе без него лучше, — сказала Дейзи.

Громкий стук в дверь кухни заставил всех повернуться в ту сторону. Дверь отворилась и с грохотом захлопнулась. «Здрасте!»

Нина всхлипнула, выплюнула пончик в платок Хармона и стала подниматься со стула. Кардиган Хармона свалился с ее плеч на пол.

— Нет, милая. — Дейзи положила ладонь на руку девушки. — Это просто женщина, которая собирает деньги для Красного Креста.

В дверях столовой возникла Оливия Киттеридж, почти целиком заполняя дверной проем.

— Ну посмотрите-ка на эту компанию за утренним чаем! Привет, Хармон. — И девушке: — А ты кто?

Нина взглянула на Дейзи, опустила взгляд на стол, пальцы ее крепко сжимали носовой платок. Подняв глаза на Оливию, она спросила саркастическим тоном:

— А вы-то сами кто?

— А я — Оливия, — ответила Оливия. — Вымаливаю у людей деньги, и это совершенно сбивает меня с ног. Думаю, это последний год, что я занимаюсь сбором пожертвований.