– Разве это жизнь? – резонно заметила Бьянка. – Я давно бы ушла из такой общины. Мало ли желающих купить мой меч?

– Я не стал раздумывать, когда понял, что все это мне надоело. Сел на коня и умчался прочь. Но капитул не много потерял. Ученых клириков нынче огромное количество, многие оказываются без работы. Каков же выход? Отправляться бродяжничать в поисках пропитания – кто пешком с Библией и распятием в руках, другие с оружием. Так я оказался здесь, почти раздетый и без единого денье в кармане. Зато со мной оставался мой конь, а в руках – копье и меч. Этого достаточно для того, кто умеет ими владеть. Искусству этому я неплохо обучен, смею тебя заверить. Помнишь последний турнир?

– Еще бы! Ты тогда троих вышиб из седла и еще двух победил на мечах.

– И стал богат! Впрочем, все роздал нищим. Зато я в чести у Филиппа: он доверил мне высокий пост.

– Людовик был не против?

– Ему уже все равно. Ходит и говорит с трудом, еле добирается до стола. Паломничество отняло у него последние силы. В государственные дела уже не вмешивается. Наш король теперь – Филипп! А сколько осталось его отцу – лишь Богу ведомо.

Тем временем они вышли к Южным воротам Малого моста. Здесь, слева, между двумя приходскими церквами находилась Еврейская община. Так же называлась и улица, вдоль которой тянулся Хлебный рынок. В этом месте всегда оживленно. Ходят вдоль рядов магистры ученых степеней, школяры с перьями и чернильницами, клирики, судейские, члены ремесленных и купеческих корпораций. Останавливаются у прилавков, выбирают товары, торгуются. Иные проходят мимо, торопясь по своим делам. Справа Малый мост, застроенный двухэтажными домами. Тут живут зажиточные купцы, королевские чиновники, духовенство, торговцы, алхимики, аптекари и содержатели таверн.

Чуть в стороне от рынка – церковь. У паперти сидят на камнях, досках, а то и прямо на земле нищие и убогие – оборванные, грязные калеки без рук, ног, слепые или с гноящимися глазами. Каждый с протянутой рукой – не важно, проходит кто мимо или нет. Увидев двух, хорошо одетых прохожих, руки эти затряслись, задвигались и потянулись к ним, готовые, кажется, сорвать одежду с путника, вздумай он остановиться.

Бывший каноник, а ныне рыцарь де Марейль не преминул высказаться, вспомнив изречение Иоанна Златоуста:

– «Как вода омывает грязь с тела, так и милостыня уничтожает нечистоты душевные».

Бьянка с Гартом стали раздавать монеты. Увидев это, к ним заторопились другие нищие, сидевшие у моста и у церкви Сен-Мадлен. Вскоре количество их стало столь внушительным, что Гарт, зажав нос рукой и взяв Бьянку за руку, поспешил покинуть это место. Но не так-то легко было отделаться от калек. И только когда Гарт и Бьянка остановились у очертаний трансепта какого-то огромного собора, который собирались здесь возвести, нищие оставили их в покое.

А на месте бывшей церкви Сент-Этьен кипела работа: везли с набережной камень, песок, глину, ставили леса, действуя пилами и топорами. Рабочих было много. Растянувшись по длине острова до самой базилики на восточном мысу, они укладывали камень, месили раствор, заливали деревянные опалубки. И повсюду шум, крики, грохот в этом море человеческих тел. Людьми руководили мастера, покрикивали на них, давали указания. Неподалеку сидел на корточках зодчий и наблюдал за ходом работ. Перед ним на земле чертеж. Бросая изредка на него вопрошающие взгляды, мэтр давал инструкции своим подручным, указывая рукой в ту или иную сторону. Те либо спорили, либо соглашались и тогда торопились туда, куда им указывали. Здесь же клирики. Ходят туда-сюда, бормочут что-то, осеняют крестом то или иное место. Рабочие покрикивают на них, просят отойти подальше и не мешать.

Словом, шло великое строительство. Чего именно, не знали ни Гарт, ни Бьянка.

Недалеко от зодчего сидели на бревне его помощники. Что-то чертили палкой на песке, смотрели на арки, колонны, нервюры, думали, стирали и снова чертили. Подсев к зодчему, Гарт и Бьянка поинтересовались, что здесь строится. Мэтр, оторвавшись от своих чертежей и покосившись на пояс шамбеллана, блестевший драгоценными камнями, охотно стал объяснять:

– Собор. Это… – Он показал рукой. – Клирос с главным престолом. Здесь будет неф, а там, – кивнул он на восток, – алтарь. Всё в новом стиле, без тяжеловесности.

– Но для чего, – спросил Гарт. – Разве мало вокруг церквей?

– Говорю же – собор! – упрямо повторил зодчий. – Так решил епископ де Сюлли тому уж лет пятнадцать назад. Он же заложил первый камень в основание. Королю Людовику сказал, что город большой и ему нужен хороший храм, громадный, больше, чем в Риме. Париж должен стать настоящим оплотом христианства благодаря такому храму. Все священные реликвии, а их немало, будут храниться здесь. Толпы паломников потянутся к собору, и это создаст ему огромную известность. Это будет чудо почище Александрийского маяка и храма Афродиты! Постройка на французский лад![23] А начал такие высокие храмы возводить еще аббат Сугерий, и было это в Сен-Дени. Святой Иоанн утверждал, что Бог есть свет, поэтому свет должен наполнять всю церковь через высокие окна. Аббат, да упокой его душу Всевышний, говорил еще: «Собор – суть свидетельство того, что всё сущее есть отсвет любови Божией». Теперь вот наш епископ решил возвести такое же чудо, только краше.

– Жаль, не доведется увидеть конца, – вздохнула Бьянка. – Работа, похоже, затянется надолго.

– На много лет, – подтвердил архитектор и снова углубился в созерцание чертежей.

– Недешево обойдется казне такое сооружение, – заметил Гарт.

Зодчий поднял голову:

– Пожертвований собрано столько, что на них можно построить целый флот. А выйдет всего один корабль. Зато какой! Из камня, с витражами и реликвиями. И видно будет этот корабль чуть ли не из Шампани. А за пожертвованиями во славу Господа дело не стало, – не только сам король, но и его рыцари, церковники, даже горожане вносили свои деньги на возведение храма.

Тут он поманил рукой своих слушателей и, когда те наклонились к нему, негромко проговорил:

– Говорят, дошло до того, что даже гулящие девки внесли свою лепту в столь богоугодное дело. Епископ вначале отказался, а потом согласился, условившись с девицами, что случай этот избежит огласки.

– Как же ты об этом узнал? – спросил Гарт.

Зодчий развел руками:

– Так ведь говорят… втихомолку, правда. Но не выболтайте никому, сеньоры, это я вам по секрету…

Должно быть, в этот момент бедняга пожалел, что так разоткровенничался с незнакомыми людьми.

– Что ж, епископ прав, – обронила Бьянка. – В конце концов, деньги продажной женщины стоят денег ростовщика.

– Благое намерение очищает всё, – добавил Гарт и хлопнул по плечу зодчего. – Не волнуйся, друг мой, секрета твоего мы не выдадим.