Правда, многое переменилось после сцены с наказанием Кардана, невольной свидетельницей которой я стала. Там я почувствовала нечто такое, углубляться во что никак не хотелось бы.

— Мне нравится хорошо делать свое дело, и эта работа дает такую возможность, — говорю я наконец, найдя честный ответ.

Дайн задумчиво кивает и уже начинает говорить что-то, но тут в комнату входит гоблин. Лицо его все в шрамах, кожа зеленая, как вода в зацветшем пруду, длинный нос шмыгает влево-вправо, а когда возвращается в исходное положение, то напоминает косу. Волосы — черный хохолок на макушке. Глаза абсолютно непроницаемы. Несколько раз он моргает, словно никак не может взять меня в фокус.

— Меня тут кличут Тараканом. — Голос на удивление мелодичный и никак не вяжется с малоприятной физиономией. Отвесив поклон, он кивает в сторону Дайна. — Состою у него на службе. Смею предположить, как и ты. Ты ведь та новая девчонка, верно?

Я киваю.

— Мне положено представиться или изречь что-то умное?

Гоблин ухмыляется, что вовсе не добавляет привлекательности его безобразной физиономии.

— Мое дело — познакомить тебя со всей группой. И не беспокойся насчет того, какое имечко получишь. Это уж мы сами решаем. Думаешь, кому-то в трезвом рассудке захотелось бы зваться Тараканом?

— Отлично, — говорю я и вздыхаю.

Некоторое время он присматривается ко мне.

— Да, талант и впрямь немалый. Не говорить, что имеешь в виду.

Одет Таракан в некое подобие официального камзола, сшитого из обрывков кожи. Интересно, что сказал бы Мадок, узнав, где я была и с кем встречалась. Полагаю, похвалы я бы от него не дождалась. Скорее всего, то, чем я сегодня занималась, его бы не обрадовало. У солдат свое, особенное, представление о чести. Прокрадываться в чужие дома, красть документы — такое с их понятиями о приличии сочетается плохо. И хотя у Мадока наверняка есть собственные шпионы, мое пребывание в этом звании он вряд ли бы одобрил.

— Так, значит, он шантажирует королеву Орлаг, — говорит Дайн, и мы с Тараканом поворачиваемся и смотрим на него.

Принц хмурится, и до меня вдруг доходит: он узнал почерк на моей копии письма. Женщина, добывшая яд для Балекина, — мать Никасии, королева Орлаг. И сделав это, она рассчиталась за некий долг, хотя, зная Никасию, можно предположить, что врожденная недоброжелательность и раздражительность не позволяют матери Никасии долго наслаждаться покоем. Но королева Подводного мира могуча и всевластна. Трудно даже представить, чем именно может шантажировать ее принц.

Дайн передает мое письмо Таракану.

— Ты по-прежнему считаешь, что он использует его до коронации?

Нос у гоблина слегка подрагивает.

— Ловкий ход. Как только корона будет на вашей голове, сбросить ее не сможет уже ничто.

До этого момента я еще не была уверена, кому предназначен яд. Открываю рот и тут же прикусываю язык, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость. Разумеется, речь идет о самом Дайне. Чьей еще смерти может желать Балекин? Если бы речь шла об особе не столь значительной, он, скорее всего, избрал бы другой, менее дорогостоящий способ.

Дайн, похоже, заметил, что я удивлена.

— Мы с братом никогда не ладили — уж слишком он честолюбив. И все же я надеялся... — Он машет рукой, словно отгоняет какую-то мысль. — Яд, хотя и считается оружием трусов, отличается эффективностью.

— А как же принцесса Эловин? — спрашиваю я, не подумав как следует. Возможно, яд предназначен и ей тоже. У такой женщины, как королева Орлаг, отравы должно быть целая тележка.

Мой вопрос остается без ответа.

— Может быть, Балекин планирует жениться на ней, — говорит Таракан, к нашему с Даином удивлению. И, видя реакцию, пожимает плечами. — А что? Если он не позаботится о хорошем прикрытии, то станет следующим, кто получит нож в спину. А что касается женитьбы на сестре, то такое у джентри уже случалось.

Впервые за время разговора Дайн позволяет себе рассмеяться.

— Если он женится на ней, то получит нож в грудь.

Эловин всегда казалась мне женщиной мягкой и доброй. И теперь я снова сознаю, как мало на самом деле знаю о мире, в котором собираюсь прокладывать путь.

— Идем. — Таракан жестом предлагает мне встать. — Пора тебе познакомиться с остальными.

Бросаю просительный взгляд в сторону Дайна. Не хочу идти с гоблином, которого только-только встретила и которому еще не вполне доверяю. Даже я, выросшая в доме военного, боюсь гоблинов.

— Пока ты не ушла...— Дайн поднимается и подходит ко мне. — Я обещал, что никто, кроме меня самого, не сможет принудить тебя делать что- то вопреки твоему желанию. Боюсь, мне придется исполнить это обещание. Джуд Дуарте, я запрещаю тебе говорить вслух о том, что ты служишь мне.

Я запрещаю тебе выражать это письменно или песней. Ты никогда и никому не расскажешь о Таракане и других моих шпионах. Ты никогда не раскроешь их секреты, места их встреч, их убежища, квартиры. Пока я жив, ты будешь исполнять это требование.

На шее у меня бусы из ягод рябины, но от магии гейэс они защитить не могут. Это не обычные чары и не простое волшебство.

Бремя заклятия обрушивается на меня, и я знаю, что, если только попытаюсь заговорить, губы не смогут оформить запретные слова. Мне это сильно не нравится. Ужасное, неконтролируемое чувство заставляет рыться в голове, искать способ обойти эту заповедь, но ничего не получается

Думаю о нашей первой поездке в Фейриленд. Как же плакали, буквально выли, Тарин и Виви. Вспоминаю угрюмое лицо Мадока, его каменный подбородок. К детям, тем более человеческим, он явно не привык. Как же, наверно, звенело у него в ушах. Как, должно быть, он хотел, чтобы мы заткнулись. Думать о Мадоке что-то хорошее трудно — на его руках кровь наших родителей, — но в его пользу я скажу вот что: он никогда не прибегал к магии, чтобы стереть нашу печаль или приглушить наши голоса. Он никогда не делал ничего такого, чтобы облегчить себе жизнь.

Стараюсь убедить себя, что принц Дайн делает все правильно, налагая на меня печать молчания, что без этого нельзя. Но по коже бегут мурашки. В какой-то момент меня даже посещает сомнение: а правильным ли было решение поступить к нему на службу.

— И еще одно, — говорит Дайн, останавливая меня уже у порога. — Знаешь, что такое митридатизм?

Я качаю головой — что бы он ни собирался сказать сейчас, мне нет до этого никакого дела.

— Поинтересуйся. — Он улыбается. — Это не приказ, а только лишь предложение.

Иду за Тараканом по дворцу, держась на несколько шагов позади, чтобы никто не подумал, что мы вместе. Проходим мимо генерала, знакомого Мадока. Я опускаю голову. Не думаю, что он станет присматриваться и может узнать, но на всякий случай...

— Куда мы идем? — шепотом спрашиваю через несколько минут. — Далеко еще?