Мне становится грустно, когда меня посещает эта мысль. Всё кончено. Я готова поставить точку… начать свое бессмертное будущее. Я прожила прекрасную жизнь в мире смертных. Моя семья здорова и счастлива. Мы любим друг друга.

Все человеческие мечты исполнены, и мое сердце исцелилось.

Но именно из-за этого так грустно покидать мир людей. У меня не осталось незаконченных дел, но все-таки трудно проститься навеки. Как только на мою голову возложат корону и я обрету бессмертие, мне не нужно будет носить венец постоянно, чтобы оставаться юной. Но я буду должна пребывать в Стране Чудес. Королева Слоновой Кости некогда предупредила: время выкидывает странные штуки… шагая через портал обратно в мир людей, нужно представить себе строго определенный момент, иначе часы пойдут обратным ходом, и ты вернешься туда, где была, когда прошла сквозь зеркало.

Если я попытаюсь вновь пересечь границу земного мира, я либо вернусь в этот самый момент и мне будет восемьдесят, либо автоматически состарюсь настолько, сколько времени пройдет с момента моего исчезновения, и обращусь в прах на месте. Ну и вдобавок, с точки зрения всех знакомых я буду мертва. Я ни за что не сумею объяснить свое появление, не вызвав недолжного ужаса или смущения – а ходить туда-сюда меня больше не привлекает.

Непроницаемая стена вот-вот воздвигнется между моей семьей и мной, не оставив нам ничего, кроме воспоминания.

В моей памяти возникает лицо Джеба, прежде чем я успеваю этому помешать… как смотрели на меня его блестящие зеленые глаза, прежде чем закрыться навсегда. Они были полны любви и благодарности за все те мечты, которые мы осуществили вместе.

У меня перехватывает горло, а за ресницы как будто кто-то тянет. Маленький металлический ярлычок на груди кажется тяжелым, как куча кирпичей.

Нет. Сейчас я не могу себе это позволить. Надо сосредоточиться на бегстве.

Морфей был прав. Мысли о тех, кого я любила и потеряла, только мешают мне. Я должна удерживать воспоминания на расстоянии… не вспоминать о смерти мамы и папы, о том, как я думала, что не переживу этого горя. О том, как Джеб неизменно служил мне опорой. Как и я для него – когда умерла миссис Холт.

Бесполезно думать обо всем этом сейчас, поскольку в тот момент, когда не стало Джеба, всё вокруг исказилось и обрело новую форму, которую я не узнаю. Повседневные вещи сделались незнакомыми и неприятными. Джеб умер, и я перестала принадлежать миру людей.

Мое преображение свершилось в ту секунду, когда мой смертный муж перестал дышать. Осталось лишь выбраться из потрепанного кокона.

Новый запах пробивается сквозь картонную оболочку – лосьон после бритья или дезодорант. Он возвращает меня к реальности. По ту сторону крышки переговариваются двое мужчин.

– Это на сегодня последний, Фрэнк?

– Ага. Привезли два часа назад. Только выдать. Родня чего-то торопится. Тебе помочь, Брайан?

Я с трудом перевожу дух. Мой план не предполагает двух свидетелей – только одного. Я жду ответа служителя и чувствую, как сердце съеживается внутри, полное страха. Оно как будто трепещет, хотя пульса на запястьях нет. Только холодная невнятная дрожь в груди, словно трясется застывшее желе в форме.

– Не-а, – наконец отвечает Брайан, шурша бумагами. – Я это и с закрытыми глазами сделаю.

Какая ирония. Если всё пойдет, как планировалось, он не просто закроет глаза… он будет спать и видеть сны.

– Езжай домой, – говорит Брайан. – Передавай Мелани и детишкам привет от меня.

– Ладно. До завтра.

Скрипят петли, дверь закрывается, и меня ненадолго охватывает облегчение. Щелчок механического люка сотрясает картонные стенки гроба и мои негнущиеся кости. Под спиной что-то начинает покачиваться, и гроб съезжает на металлическую дорожку конвейера. Пламя трещит громче, согревая мои ноги, опасно близкие к жерлу печи. Ролики начинают двигаться.

Кроллик должен был появиться до того, как печь с температурным контролем достаточно накалится, и сработает автоматический механизм дверцы. Что-то идет не так. Слишком быстро. Мои мышцы пытаются задрожать, ожить, но они жестки, как сталь. Неподвижны. Передо мной мелькает еще одно воспоминание – когда Червонная Королева овладела моим телом в тот последний день в Гдетотам. Когда я превратилась в ее марионетку. Теперь я чувствую себя такой же беспомощной.

Меня охватит пламя. Мое тело этого не выдержит. Но я должна – каким-то образом – справиться. Я пообещала вернуться – целой и невредимой. И я не могу нарушить обещание. Морфей слишком долго ждал моего возвращения. Нельзя его подвести.

Сомнение поднимает свою уродливую голову. Что делать?! Если я не в состоянии двигаться, то не сумею и освободиться из гроба без помощи возрождающего зелья. Слезные железы пусты, и я тщетно желаю, чтобы поток вырвался на волю и затопил мой гроб морем слез. Чтобы я спаслась от огня. Но мои глаза как будто наполнены песком.

«Хватит драматизировать, любовь моя. Используй магию. Импровизируй. Придумай, как спастись».

Я сама не знаю, чей голос звучит у меня в голове – Морфея или мой собственный. Я столько раз в жизни слышала этот акцент и побуждающие интонации, что они намертво запечатлелись во мне и стали моими.

Как бы там ни было, моя решимость оживает. Я не зря наведалась сюда вчера ночью, когда вокруг царили тишина и мрак – чтобы отметить и запомнить всё, что можно будет оживить, когда понадобится. Чтобы понять, как действует печь. Чтобы воспользоваться магической завесой.

Я сосредотачиваюсь на люке. Кое-чему я научилась, будучи женой механика. Пружины сжимаются, когда я представляю себе это. Срабатывают петли, и металлическая дверь с лязгом захлопывается. Наткнувшись на препятствие, мой гроб останавливается.

– Блин, что за ерунда, – ворчит Брайан.

Он дергает рукоятку и стучит по петлям.

– Так. Сейчас…

Он сдвигает гроб на металлические ролики конвейера, давая дверце место распахнуться. Я лихорадочно ищу другой способ задержать его, но тут он восклицает: «Какого..?» Затем его тело валится на пол. Гроб снова бьется о закрытую заслонку.

– Королева Алисса… – доносится снаружи звенящий голосок.

Никки, чудесная маленькая фея. Мои губы слегка покалывает – это тень улыбки, желающей обрести свободу. Если бы не паралич, мои ноги сами подергивались бы от радостного волнения.

Крышка гроба с треском откидывается, и вокруг меня начинают суетиться штук двадцать фей – маленькие клочки воздуха, пахнущие корицей и ванилью.

Крошечные ручки размером с божью коровку тянут кверху мои веки. Я вижу янтарный свет. По-прежнему не могу повернуть голову, но краем глаза вижу, как над краем коробки возникают рога Кроллика, а следом и два сверкающих розовых глаза.

– Опоздал я, – хрипло, извиняющимся тоном, произносит он.

Я тщетно пытаюсь кивнуть, чтобы ободрить его.