«иоанновых христиан». Этот обычай совершенно ясно связан с тем, что Гибил Циво, который почитался мандеистами в качестве спасителя, был лишь модификацией Мардука, а Мардук, будучи сыном великого водного бога Эа, воплощал в себе очищающую и освящающую силу воды. С другой стороны, в культе Агни «помазание» бога молоком, жидким маслом и сомою являлось средством укрепления «новорожденного», помогало раздуть искру в пламя, и несомненно, что это представление тоже отразилось в том понимании крещения, какое мы вообще находим в культе древних таинств. При крещении приобщившиеся к богу получали внутреннее «осияние», «озарение»[19]. В культе Митры торжественный акт крещения сопровождался ярким освещением. Это должно было означать, что верующие возрождаются при крещении, подобно тому, как «крещение» Агни при «рождении» его превращало искорку в яркое пламя, освещавшее землю, скрытую во тьме: «Мир был окутан, проглочен тьмой. Яркий свет воссиял, когда родился Агни»[20].

«Далеко-далеко излучает свой свет Агни.

Открывая взором великую славу мира».

Полного понимания иорданского крещения мы достигнем тогда, когда переведем обряд крещения на язык астрологии. И действительно. Исторической личности, которая напоминала бы описанного в евангелии Иоанна крестителя, кажется, не существовало. Кроме евангелия, Иоанн упоминается еще у Иосифа Флавия. Но, хотя это место из Флавия было известно еще Оригену, все же существует сильнейшее подозрение, что оно является позднейшей вставкой христианского переписчика[21]. Описание отношения между Иоанном и Иисусом в евангелии несвободно от неясностей и противоречий, которые, однако, исчезают, как только мы примем предположение, что под именем евангельского Иоанна, означающего по-древнееврейски «излюбленного богом», скрывается вавилонский водный бог Оаннес (Эа), с культом которого связано было крещение, и что иорданское крещение Иисуса было земным отражением чисто-астрального представления. Ведь, солнце ежегодно начинает свой круг с «крещения», появляясь под знаком «Рыб», выплывая из «области вод» — Эридана, из небесного Иордана, из «реки года» (по-египетски jaro или jero — река), в которой, по представлению древних, солнце ежегодно очищалось и возрождалось, в которой, следовательно, первоначально и должно было произойти крещение спасителя мира. Вот почему мы читаем в гимне Ефрема: «Иоанн выступил вперед, помолился «сыну», лик которого сиял необычайным светом, а когда Иисус принял крещение, он вознесся ввысь, и свет его засиял над миром». В литургии, сохранившейся под названием литургии Севера, мы читаем: «Я крещу водой, но тот, который грядет с огнем и духом, с тем духом, который в виде голубя спустился над его головой, тот уже крещен. Поднялся он из глубины воды, и свет его воссиял над миром». Согласно четвертого евангелия, Иоанн креститель не был светом, но был послан, чтобы свидетельствовать о свете, который «просвещает всякого человека, приходящего в мир, через которого мир начал быть, и от полноты которого все мы приняли благодать». Здесь связь евангельского мифа с солнцем обнаруживается с полной непререкаемостью, причем история рождения Иоанна является подражанием истории солнечных богов Исаака и Самсона-Нойсам Иоанн назван Иисусом в четвертом евангелии «светильником, горящим и светящим», а Иоанн, услышав про успехи Христа, замечает: «Ему должно расти, а мне умаляться». Эти слова, возможно, уже тогда относились к летнему солнцевороту, когда солнце, достигнув высшей точки своей орбиты, поворачивало на зиму и с каждым днем теряло свою мощь. Иоанн должен был родиться шестью месяцами раньше Иисуса. Это указывает также на то, что в сущности Иисус и Иоанн тождественны, что они олицетворяют две разных половины года, что они оба символизируют солнце, как прибывающее и убывающее светило, что они относятся друг к другу, как Калеб и Иошуа, Таммуз и Нергал и т. д. Иоанн изображен у Матфея (11, 14), как человек, «имевший одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих». Это напоминает облик Илии пророка, с которым сам Иисус сравнил Иоанна, который был у иудеев предвестником мессии, являющегося не кем иным, как солнечным богом, впоследствии преображенным в «историческую» личность; он является в действительности тем же, что греческий Гелиос, германский Гелиас, осетинский Илиа. В крайнем случае можно предположить, что на личность Илии (пророка) перенесены были те черты, которые были присущи солнечному богу.

Мандейское «крещение водой» во время зимнего солнцеворота соответствует «крещению огнем» во время летнего солнцеворота у вавилонян[22]. Намек на это соответствие встречается в евангелии, а именно в рассказе о «преображении Христа на горе», которое занимает в земной жизни Христа то место, какое по вавилонским воззрениям занимает «крещение огнем» в жизни солнца: после своего «крещения» небесное светило, поднявшись до высшей точки своего годового пути, начинает склоняться и близиться к зимнему угасанию. На горе «одежды спасителя сделались блистающими, «весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить». И явились тут Моисей и Илья. «И явилось облако», осенившее трех учеников, которых Иисус взял с собой на гору, «и из облака исшел глас, глаголющий: «Сей есть сын мой возлюбленный, его слушайте». Как и при крещении, небесный голос провозглашает здесь Христа сыном и возлюбленным бога, вернее — «святого духа». Так как святой дух, как уже сказано было, у евреев — существо женского рода, то сцена «преображения» получает характер повторения истории крещения. Вся эта история «преображения» Христа обязана, очевидно, своим появлением стремлению евангелистов утвердить высокую миссию Христа перед лицом Моисея и Илии, главных героев ветхого завета. Здесь также за образом израильского Илии скрывается солнечный бог Гелиос, почему[23] позднейшее христианство превратило все, стоявшие на вершинах гор или холмов, храмы Зевса или Гелиоса в часовне Илии. Моисей же является не кем иным, как богом луны, малоазиатским Меном, а в рассказе о «преображении» он является потому, что почти во всех человеческих мифах о божественном законодателе образ божественного законодателя сливается с символом луны (Ману у индийцев, Минос у греков, Мен (Мин) у египтян и т. д.). Еще царь Давид, согласно Юстина, предсказал, что «Христос родится перед лицом солнца и луны». В мифе о Будде говорится о том, как солнце и луна бледнеют и меркнут перед светом, исходящим от новорожденного бога, равно как и в рассказе Ригведы о рождении младенца Агни. Таким образом мы видим, что рассказ о «преображении» Христа! является лишь (вариантом рассказа о рождении бога огня и света, того рассказа, который лежит в основе всей евангельской истории рождения и крещения спасителя, что в основе мифа о «преображении» лежит то представление об «огненном крещении», которому подвергается солнце, достигнув апогея своей теплотворной мощи[24].