Она встала на цыпочки и легко поцеловала его. Потом подумала, вернее, прислушалась к себе на мгновение, и уже не смогла противостоять соблазну ощутить вкус его губ снова.

Он сильно прижал ее к себе одной рукой.

Они стояли посреди тротуара на полпути от входа в метро и ничего вокруг не замечали. Некоторые прохожие улыбались, некоторые делали вид, что ничего не происходит, некоторые грозно хмурились и бормотали что-то про распущенные нравы молодежи.

Но двум целующимся людям было глубоко безразлично их мнение о себе.

Никогда в своей жизни Степан не ощущал такого всепоглощающего тепла в душе. Ему казалось, что та гитарка с красавицами на боку поселилась в нем, и присутствие Гали заставило вибрировать на ней струны. Сначала тихонько, а потом все громче и громче. Этот звук переполнял его, рождал легкость, заставлял забывать о том, что кругом чужой, незнакомый город, и о ноющей боли в культях.

Они шли по городу, словно невменяемые, смеясь, перебивая друг друга, одним своим видом бросая вызов всем недовольным, всем мрачным завистникам, провожавшим их осуждающими взглядами. Разве мало в городе разочаровавшихся, обиженных судьбой или считающих себя обиженными ею? Разве мало воинствующих ханжей, готовых, если бы была на то их воля, побивать камнями ради выдуманных ими самими приличий любого, кто не вписывался в их рамки? Сами безумцы, они приписывали безумие самым нормальным из людей — влюбленным.

Вот и Степан чувствовал себя самым нормальным. Возможно, даже более нормальным, чем до Чечни. Рядом был человек, который ни жестом, ни словом не напоминал Степану о его ущербности. Галя не говорила глупостей, не кокетничала и не притворялась веселой. Она не подчеркивала, что старше и лучше знает жизнь, и оттого не снисходила к нему. Он ощущал ее интерес к себе, ее радость и ее притяжение. Сладостное, не сковывающее по рукам и ногам притяжение.

Они ехали по вечерней Москве на автобусах, переходя с одного маршрута на другой, словно старались отдалить миг расставания.

Выйдя у храма Христа Спасителя, они медленно побрели по Пречистенке, любуясь потоком машин.

В какой-то момент обоими овладело то тихое истомленное удовлетворение, которое приходит вслед за первым порывом.

— Интересно, какая она? — задумчиво произнесла Галя, держа Степана под руку.

— Кто?

— Моя мама. Теперь я хочу увидеть ее еще больше, чем когда-либо. Мне бы хотелось расспросить ее о том, что тогда произошло и как она жила все эти годы.

— А разве никто из ваших соседей ничего не помнит? — спросил Степан. — Должен же кто-то что-то помнить, если история и скандал были громкими.

Галя остановилась и посмотрела на него с надеждой.

— Степа, ты гений! Только… Мы раньше жили не на Ивантеевской, а в каком-то старом районе. Квартирки там были маленькие.

— И ты не помнишь адреса?

— Нет, конечно. Мы переехали, когда мне было лет шесть. Я тогда еще в школу не ходила. Да, как же я могла забыть! У бабушки есть старые письма с конвертами! Она же везде собирала вокруг себя целые кучи приятельниц. Всем же надо было что-то подшить, обрезать, перешить, вот они и шли к ней толпами. Она без приятельниц, как атаман без войска. Сколько себя помню, у нас в доме вечно женские посиделки, шушуканья, примерки. Точно! Я найду их по обратным адресам. Кто-то действительно что-то должен помнить. Бабушка же хоть и смеется над сплетницами, сама часами может другим косточки перемывать.

Она снова его поцеловала и подняла воротник его куртки.

— Ты мой талисман, дядя Степа. Большой, добрый талисман. Я буду тебя беречь.

— Всегда? — лукаво улыбнулся он.

— По возможности. Во всяком случае, я постараюсь. А вон и наш родной госпиталь.

— Я сам дойду, — сказал Степан. — Ты езжай домой.

— Ладно, завтра увидимся, — вздохнула она. — Пока, дядя Степа. Спасибо за вечер.

— Не за что. Станет скучно, зовите.

Отойдя немного, она оглянулась ему вслед.

Сожалений не было. Как и не было грусти. Человек, уходивший от нее чуть покачивающейся походкой, оставался с ней. Оставался в ее сердце.

— Оксана! Погоди!

Она обернулась и увидела Юру. По всей видимости, он уже давно ее караулил у дома.

— А, это ты, Юрочка, — улыбнулась она. — Меня ждешь?

— Да, я хотел поговорить с тобой.

— Поговорить? — Оксана вздохнула. — Если ты по поводу Гали, то все наши с тобой разговоры ничем тебе не помогут.

— Ксана, я прошу! — умоляюще воскликнул он.

— Господи, тебя и впрямь допекло. Ну пошли. Поговорим. Не посреди же улицы ты мне собираешься голову морочить.

Они вместе поднялись в ее квартиру. Квартирка Оксаны, доставшаяся ей от матери, уехавшей жить за границу, была по-женски уютна, но шипевший в туалете бачок явно указывал, что не было здесь мужской руки.

— Ты снова переставила мебель, — заметил он, входя в комнату.

— В жизни хоть что-то иногда полезно менять. Кофе, чай? Или что-нибудь покрепче?

— От кофе не откажусь.

Оксана устало пошла на кухню и включила кофеварку. Потом мимолетно проскользнула в ванную и привела себя в порядок. «Так, на всякий случай, — подумала она, разглядывая себя в зеркале. — Хотя этот случай, видно, не про меня. Сохнет, бедняга, по Галке. Господи, было бы по ком! И что он в ней нашел?»

Хищные мысли искривили уголки рта беззлобным женским презрением.

Оксана сама себя сейчас не понимала. Никогда серенькой подруге Галке не завидовала. И с Юркой ее познакомила только для того, чтобы потешиться ее отчаянным смущением. А вот поди ж ты. Юрика потянуло к ней, словно кота к валерьянке. И самое отвратительное, что Галка и слышать о нем ничего не хотела. Состроила из себя недотрогу, наговорила разных умных глупостей и отвернулась. А этот сразу завелся, как волчок. Вертится целыми днями у госпиталя, канючит что-то по телефону. Глаза, вон, как угольки. Потрепанный весь какой-то. Словно приворожила она его чем-то. Извелся мужик. Сам на себя не похож. Дошел до того, что даже замуж предлагал, как говорила Галя. Замуж! Это Юрик-то! Утонченный, думающий только о себе любимом и о своей свободе, черт бы его побрал!

Оксана прикатила из кухни тележку с кофейным прибором, успев при этом переодеться в свободный халат, как бы невзначай распахивавшийся при каждом ее шаге.

— Без сахара и молока, как ты любишь, — сказала она, наливая ему в чашку ароматный кофе.

— Спасибо. Приятно, что ты помнишь такие мелочи, — слабо улыбнулся он.

— Это для вас, мужчин, это мелочи. А женщина может помнить о них всю жизнь. Мы так устроены — помнить о больших и маленьких мужских слабостях. Так нам легче с вами управляться.