– Скажи-ка, друже, не тот ли это Святослав Ольгович, что на новгородском столе сидел? – вступил в разговор Потаня.

– Тот самый, – ремесленник усмехнулся. – А вы, случаем, не из Новгорода?

– Из Новгорода, друже, – ответил Потаня.

– Тогда должны знать, что за птица князь Святослав Ольгович. – Киевлянин со значением покачал лохматой головой. – Не усидел он ни в Новгороде, ни в Смоленске, ни в Чернигове… Где бы ни княжил Святослав Ольгович, всюду начинает козни плести да народ грабить.

– Поднялись бы всем скопом и изгнали Ольговичей из Киева! – вставил Фома.

– Стоя на бережку, хорошо тонущему советы давать, – промолвил киевлянин с досадой в голосе. – Покойный Всеволод Ольгович, почувствовав свою кончину, призвал к себе бояр киевских, а также лепших людей от всех ремесленных братчин, заставил всех крест целовать в том, что присягнут киевляне братьям его. Повязав киевлян такой клятвой, Всеволод Ольгович отошел в мир иной.

– Хитер! – сказал Потаня. – Когда же состоится присяга киевлян новым князьям?

– На днях, коль все будет тихо-мирно, – со вздохом проговорил киевлянин.

– Ну а ежели не будет тихо-мирно, что тогда? – спросил Костя.

– Тогда опять пойдет брат на брата, – печально промолвил киевлянин.

Непонятно под воздействием чего, но родилась вдруг мысль у Василия предложить князю Святославу Ольговичу присоединиться к крестовому походу. Василий поделился своей мыслью с побратимами, но те отнеслись к этой затее неодобрительно. Особенно негодовал Фома.

– Так и тянет тебя к князьям, Вася. Так и тянет! – горячился он. – Да хоть бы князек-то стоящий был, а то ведь с таким хлебнешь лиха!

– Дело Фома молвит, – пробурчал Домаш.

– Кабы Святослав был стоящим князем, разве ж надумал бы я в крестовый поход его звать, – возражал друзьям Василий. – Пусть бы сидел Святослав в Киеве иль в Чернигове. Но поскольку не люб Святослав Ольгович ни киевлянам, ни черниговцам, ни новгородцам, то куда же ему деться, кроме как за морем счастья искать. Поход под святыми знаменами возвышает и облагораживает человека, как бы греховен он ни был. Разве не так, Потаня?

Потаня с сомнением покачал головой:

– В далекие времена блудница Магдалина, став на праведный путь, вышла в святые угодницы. Однако годится ли на святое дело князь Святослав, ответить затрудняюсь.

– А вот пойдем к Святославу и узнаем, – решительно промолвил Василий. – Зачем на человека наговаривать! Неужто только беглым холопам да бывшим разбойникам место среди нас?!

Друзья не стали продолжать этот спор, хотя было видно, что доводы Василия подействовали на одну Анфиску.

Великокняжеский дворец стоял на горе напротив огромной Десятинной церкви. Ко дворцу вела мощенная камнем дорога, проходившая через высокие Софийские ворота. И церковь, и ворота, и дворец были возведены из белого камня; стены дворца, прорезанные узкими окнами, сверкали под лучами солнца. Золотые кресты на куполах храма ослепительно сияли. Разноцветные стекла в окнах дворца, похожие на ячейки пчелиных сот, переливались всеми цветами радуги.

Василий уверенно приблизился к дворцовой страже и горделиво произнес:

– Новгородцы ко князю Святославу Ольговичу с поклоном.

Один из стражей оглядел Василия с головы до ног.

– Послы, что ли?

– Давние знакомые, – улыбнулся стражнику Василий.

Княжеский огнищанин долго вел Василия и его спутников по дворцовым переходам, где сновали легкие, как тени, слуги; блестели доспехами гридни, застывшие на страже у дверей. Куда ведут все эти двери? И почему их так много? Эти вопросы можно было прочесть на лице у Анфиски. В глазах же Василия было нескрываемое восхищение: вот как живут настоящие властители! Это не жалкое Рюриково городище под Новгородом.

Узнав, что вожака новгородцев зовут Василием Буслаевым, Святослав Ольгович принял его одного в своих покоях.

Беседа их текла в просторной светлице с расписными стенами и высоким сводчатым потолком, пол комнаты был застелен мягкими персидскими коврами. В узкие, закругленные вверху окна падал солнечный свет; день был в разгаре.

– Помнишь, друг Василий, я говорил тебе, что стану киевским князем, ежели умрет мой старший брат. Выпьем за помин души его! – Святослав поднял чашу с хмельным медом. – Всеволод был мне вместо отца.

Василий взял со стола чашу.

Хмельное питье разбежалось жаром по его жилам, взбодрило мысли.

– Я рад, Василий, что ты ныне в Киеве, – продолжил князь. – Это судьба, брат. Иди ко мне в дружину! Грядут большие битвы с суздальским князем и с поляками. Воеводой тебя сделаю.

– Так ведь и я пришел звать тебя в поход, княже, – улыбнулся Василий.

– Неужто новгородцы решились воевать с Юрием Долгоруким? – возрадовался Святослав.

– Я прибыл к тебе, княже, не от Господина Великого Новгорода, а сам по себе, – промолвил Василий. – Зову тебя в крестовый поход против безбожных сарацин.

Глаза Святослава стали большими от удивления.

– Дивно мне слышать такое из уст человека, потехи которого некогда весь Новгород будоражили. Что с тобой, Василий?

– Обет я дал поклониться Гробу Господню, – ответил Василий.

– Да у нас половцы под боком хуже сарацин! – возразил князь. – Бросай свою затею, Василий. Ступай ко мне в дружину. Будешь наше южное порубежье от поганых защищать. Тоже святое дело.

– Не могу я обет нарушить, князь, – вздохнул Василий. – Грехов на мне много. Лучше бы ты исполчил дружину свою и пошел бы вместе со мной к Иерусалиму. Далеко бы прославился!

– Как же я Киев оставлю! – воскликнул Святослав. – Да на кого?

– На Игоря, брата своего, – подсказал Василий.

– Мягок слишком Игорь, – поморщился Святослав, – молитву пуще сечи любит. Стоит мне уйти, и дня не просидит Игорь на столе киевском, сбросят его черниговские или смоленские князья. А то еще хуже – Юрий Долгорукий в Киев нагрянет!

– Кто же из вас великий князь? – спросил Василий.

– Я, – ответил Святослав, – а Игорь – тень моя.

– Жаль, князь, что расходятся наши пути, – с искренним сожалением произнес Василий. – Вместе мы совершили бы великие дела!

– И мне жаль расставаться с тобой, Василий, – признался Святослав, – ибо, чувствую, крепче сидел бы я на столе киевском, будь ты рядом со мной. Может, погостишь у меня денек-другой. После присяги киевлян мне и брату моему во дворце будет пиршество, – князь понизил голос, с полуулыбкой глядя на своего гостя, – со скоморохами, музыкантами и танцовщицами. Изъявишь желание, любую боярышню к тебе для любовных утех приведут. Оставайся!

– Прости, княже, обет не велит, – сказал Василий. – Для святого дела мне нужно обрести чистоту сердца и помыслов, а то удачи не будет.