Оказалось, вдвоём с мужчиной, который накормит, принесёт чай и растопит камин — вдвойне приятнее.

— Ну слушай, — сказал Давид Гросс. Поставив полено на торец, он ловко нарезал большим ножом щепу и укладывал её горкой в центр каминной топки поверх мятой газеты. — Однажды боги спустились на землю по каким-то своим делам, но повздорили и развязали войну.

Саша, боясь пропустить, ловила каждое его движение и внимала каждому слову.

— Ни один из богов не хотел уступать. Ни один не желал признать себя неправым. И тогда Провидение ниспослало на них сон, — рассказывал он. — Оно пустило по ветру семена волшебного растения, и то зелёным ковром покрыло пепел пожаров, а когда зацвело ярким красно-розовым огнём, надышавшись его ароматами, боги заснули крепким сном.

— Все боги? — удивилась Саша.

Давид кивнул.

— Не заснула только одна маленькая девочка Кипрея — дочь богини Лады. Она пошла гулять по полю и так далеко ушла от богов, что, когда они проснулись, не смогли её найти. Боги в любом случае должны были покинуть землю, они звали маленькую Кипрею, искали сколько могли, но не могли оставаться дольше. Тогда богиня Лада, стоя перед полем необыкновенных цветов, сказала: «Ты будешь богиней этого цветка, который оставил тебя здесь. Он будет защищать тебя, моя девочка, дарить утешение в горестях, силу для преодоления трудностей, спокойствие, когда тебе захочется спокойствия, и радость, когда настанет время для неё. А когда ты вырастешь — поможет найти суженого». И ушла. Так появился и остался на земле Иван-чай. Или Кипрей, как ещё его называют.

— А девочка? — спросила Саша, когда, наложив дров, Давид поднёс спичку, бумага вспыхнула, щепки затрещали, а потом занялись и дрова.

— А девочка выросла, — сел он в мамино кресло, отряхнув руки. — Она забыла, что когда-то родилась богиней, но помнила сказанные матерью слова про суженого и только об одном переживала: «Что, если он меня не найдёт? Если встретит по дороге другую? Если не узнает?»

— Но он же её узнал? — заёрзала Саша на диване переживая.

— Конечно, — снова кивнул Давид. — Люди, назначенные друг другу богами, не могут разминуться. Он долго её искал, долго-долго, по всей земле и наконец нашёл, — неожиданно дрогнул его голос. — Его привели цветы Кипрея. И пусть он не сразу её узнал, в конце концов, разобрался. Потому что невозможно ошибиться, если это твоё. Вот такая легенда, — улыбнулся он.

— Ты её только что придумал, да? — прищурилась Саша, глядя в его глаза, сверкающие отсветами разгорающегося в камине пламени. Отхлебнула чай. Чай был чертовски вкусным.

Давид засмеялся и ничего не ответил.

Глава 33

«Конечно, придумал», — сказал Давид мысленно.

Но эта девочка, похожая на забытую на земле богиню, выглядела сейчас такой трогательно доверчивой, такой хрупкой и такой… его, что он просто не мог не придумать что-нибудь романтическое. Да ему и придумывать ничего не пришлось.

Ей суждено стать матерью его ребёнка — это больше, чем воля богов. Это провидение.

— Вкусно, — сказала Алекс. — Спасибо!

— По чаям у меня всегда были пятёрки, — подмигнул Давид, забирая у неё пустую чашку.

Кто бы мог подумать, что ему, любителю брутальных интерьеров, понравится старый дом. Большая светлая гостиная-столовая, примыкающая к кухне. Покой и уют. Шкафы с книгами и хрусталём. Коллекция гжели и вязанные наволочки на подушках.

Всё это, конечно, был прошлый век, и говорило о возрасте и вкусах прежней владелицы дома, но не создавало ощущения захламлённости и ненужного старья, что, конечно, было заслугой нынешней. Сознавала ли она, чем на самом деле владеет — капсулой застывшего времени и возможностью возвращаться туда, где с детства ничего не изменилось, редчайшей ценностью, за которую Давид, наверное, отдал бы полжизни. У него, увы, такого места больше нет.

Места, где Давид чувствовал себя дома, его лишил Эдуард Квятковский.

Покой и уют, повторил Давид. Но две вещи мешали ему сейчас ими насладиться.

Первая: слова Алекс о том, что даже она ничего не знала о своей беременности. И вторая: ему придётся нарушить её добровольное затворничество в пряничном прабабушкином домике, потому что Давид должен забрать Алекс с собой — рисковать своим ребёнком он не имел права.

На самом деле его беспокоила ещё одна, третья вещь: на улице опускался вечер, они в доме одни, и Давид слишком хорошо помнил Алекс Квятковскую голой, чтобы не хотеть повторить того, что было в его офисе. Слишком хорошо знал это выкручивающее руки чувство, когда всех доводов в мире недостаточно, чтобы он не сорвал с неё одежду и не сделал то, о чём два с лишним месяца мечтал.

Но это как раз было поправимо — сейчас ему просто надо встать и уйти.

А утром забрать её с вещами.

Давид набрал в грудь воздуха, чтобы сказать об этом Алекс и… не успел.

— Может вина? — спросила она. — Мне, конечно, нельзя, но тебе могу принести. Из винного погреба, — играла на её губах невинная улыбка, но глаза дьявольски блестели, отражая свет камина.

— Нет, спасибо, — усмехнулся Давид.

— Ты трезвенник? — прозвучало двусмысленно.

— Это вряд ли, — покачал он головой, давая понять, что она играет с огнём. — Но не сейчас.

— Хорошо, — сдалась она.

К сожалению, слишком быстро. Давиду чертовски нравилось, как она дёргала тигра за усы — неявно, не намеренно, но всё же его провоцируя. Нравилась её кокетливая полуулыбка, чувственная расслабленная поза, нежный, манящий, словно испытывающий его на прочность взгляд.

Ему нравилось всё. Именно этого он больше всего и боялся, и уже устал спрашивать себя, почему он так хочет эту женщину. И только эту. Почему два с лишним месяца после неё у него никого не было. Зачем он изводит себя, зная, что ничего хорошего из этого не выйдет — он враг её семьи. Злейший, непримиримый враг, не знающий пощады. И почему, чёрт побери, Давид рад, что у него теперь есть законный повод держать её при себе.

Он встал: надо уходить, иначе добром это не закончится.

— Чёрт! — болезненно скривилась Алекс в этот момент, пытаясь подогнуть под себя ногу.

— Что случилось? — нахмурился Давид.

Даже в жарких оранжевых отсветах огня было видно, как она побледнела.

— Нога, — сжала она руками коленку. — Похоже, опухла. Я поскользнулась, когда шла домой.

— Ну, снимай штаны, посмотрим, — встал он перед ней на колени и покачал головой, когда она безуспешно попыталась задрать узкую штанину. — Саш, не дури, а. Я уже видел тебя голой, — поднял он лицо, когда она встала, — меня тебе точно не стоит стесняться.

Помогая,