Жизель мысленно считала, шевеля губами.

— Восемь месяцев, — сказала она наконец.

— Что вы ели?

— Сначала суп. Тот же, что позавчера. Дженни всегда варит суп на два дня. Затем ветчину и салат, сыр и груши…

— Кофе?

— Мы никогда не пьем кофе по вечерам.

— Вы не заметили ничего необычного?

Она заколебалась и посмотрела комиссару прямо в глаза.

— Смотря что вы называете «необычным». Подозреваю, что некоторые вещи вам известны лучше, чем мне.

Доказательство то, что у дверей дежурил инспектор.

Прежде чем сесть за стол, я поднялась снять пальто и переобуться в тапочки. Так я узнала, что моя сестра выходила из дому и вернулась совсем недавно.

— Как вы это узнали?

— Я открыла дверь в ее комнату и увидела, что туфли еще мокрые и пальто влажное.

— Что вам понадобилось в ее комнате?

— Просто удостовериться, что она выходила.

— Зачем?

Не отводя глаз, Жизель ответила:

— Чтобы знать.

— Дженни убрала со стола?

— Да.

— Со стола всегда убирает она?

— Ей хочется вносить свою долю в семейный бюджет, поэтому она ведет хозяйство.

— Посуду моет тоже она?

— Иногда ей помогал мой муж.

— А вы нет?

— Нет.

— Продолжайте.

— Она приготовила отвар, как и каждый вечер. Это она приучила нас пить по вечерам отвар.

— Отвар? Ромашки?

— Нет. Звездчатого аниса. У моей сестры больная печень. Еще со времени жизни в Штатах она каждый вечер выпивает чашку анисового отвара, и мой муж тоже захотел попробовать, а потом и я. Знаете, как это бывает…

— Она принесла чашки на подносе?

— Да.

— И чайник?

— Нет. Она наполнила чашки на кухне и там же поставила их на поднос.

— Чем в этот момент занимался ваш муж?

— Пытался настроить радио на какую-то станцию.

— То есть, если я правильно помню вашу комнату, он сидел к вам спиной?

— Да.

— А вы что делали?

— Просматривала иллюстрированный журнал.

— Возле стола?

— Да.

— А ваша сестра?

— Она вернулась на кухню мыть посуду. Понимаю, к чему вы клоните, но я все же скажу вам правду. Я ничего не подливала в чашки, ни в чашку моего мужа, ни в остальные. Я ограничилась одной предосторожностью, к которой с некоторых пор прибегаю всегда, когда это возможно.

— Это к какой же?

— Незаметно повернула поднос так, чтобы предназначенная мне чашка досталась моему мужу или моей сестре.

— И вчера вечером ваша чашка стала?..

— Чашкой моего мужа.

— Он из нее выпил?

— Да. Вынул и поставил чашку на радиоприемник…

— Вы не покидали комнату? Других подмен быть не могло?

— Я думаю об этом в течение почти двух часов.

— К какому же выводу вы пришли?

— Перед тем как сестра принесла поднос, муж отправился на кухню. Дженни, возможно, станет это отрицать, но это правда.

— Зачем он туда ходил?

— Якобы посмотреть, не там ли оставил очки. Он их надевает для чтения и для того, чтобы настраивать приемник. Из комнаты слышно все, что говорится на кухне. Он не разговаривал с сестрой, вернулся почти сразу и нашел очки возле игрушечного поезда.

— Из-за этого его захода на кухню вы и переставили чашки?

— Возможно, но не обязательно. Я же вам сказала: я часто это делаю.

— Из боязни, что он вас отравит?

Она посмотрела на комиссара и не ответила.

— Что было потом?

— Ничего отличающего вчерашний вечер от прочих.

Сестра выпила свой отвар и вернулась на кухню. Ксавье послушал передачу по радио, ремонтируя мотор поезда, который предназначается уж не знаю кому.

— А вы читали?

— Час или два. Около десяти часов я поднялась в спальню.

— Первой?

ИЗ

— Да.

— Что в этот момент делала ваша сестра?

— Расстилала постель моему мужу.

— Вы часто оставляли их наедине?

— А почему нет? Что бы это изменило?

— Вы думаете, они пользовались этим, чтобы целоваться?

— Мне безразлично.

— У вас были основания полагать, что ваш муж был любовником вашей сестры?

— Не знаю, были ли они любовниками. Сомневаюсь.

Он вел себя с ней как влюбленный семнадцатилетний мальчишка.

— Почему вы только что сказали «сомневаюсь»? — спросил Мегрэ. Она ответила на его вопрос своим:

— Как, по-вашему, почему у нас нет детей?

— Потому что вы их не хотели.

— Это он вам сказал, не так ли? Возможно, коллегам он рассказывал то же самое. Мужчина не любит признаваться в том, что он практически импотент.

— Это случай вашего мужа?

Жизель устало кивнула в знак согласия.

— Видите ли, господин комиссар, существует множество вещей, о которых вы не знаете. Ксавье изложил вам свою версию нашей с ним жизни. Придя к вам, я не стала вдаваться в подробности. Этой ночью произошли события, которых я не понимаю, и знаю, что, когда расскажу о них вам, вы мне не поверите.

Мегрэ не подталкивал ее к признаниям. Напротив, предоставлял время сказать и тщательно взвесить свои слова.

— Я слышала слова врача. Он сказал, что Ксавье отравили. Возможно, это правда. Меня тоже отравили.

Комиссар невольно вздрогнул и испытующе посмотрел на нее:

— Вас отравили?

В памяти всплыла одна деталь, побуждавшая поверить ей: засохшие пятнышки на унитазе и кафеле.

— Я проснулась в середине ночи от жуткой боли в животе. Когда встала, то с удивлением почувствовала, что ноги стали ватными, сознание мутилось. Я бросилась в ванную и засунула два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту. Простите за столь неприятные детали.

У меня внутри все горело, а во рту возник привкус, который я узнаю из тысячи.

— Вы разбудили сестру или мужа?

— Нет. Возможно, они меня слышали, потому что я несколько раз спускала воду. Я дважды промыла себе желудок, каждый раз выблевывая жидкость, сохранявшую тот же привкус.