из тончайшего полотна, чтобы облипло получше. Она прижмется к нему своим выменем, похлопает глазками, ну а дальше ты и сама понимаешь, не дура… Боюсь, если такое дело случится, наш муженек может не устоять. Все они одинаковые, не тем местом думают.

— Да врут, — несмело сказала Мария, которая подобной прыти от деревенщины не ожидала. Растут люди! Просто на глазах растут.

— Богиней клянусь! — Людмила поцеловала оберег, висевший на шее. — У меня там ведунья надежная есть. Во лжи не замечена. Нашего мужа под венец, как зверя на копье охотника ведут. Я про его шалости в полюдье знаю, ему каждый староста норовит свою дочь под бок сунуть. Но это для нас с тобой не опасно. Тех девок он единожды в жизни видит. Но еще одна жена… Нам что, четвертый этаж во дворце надстраивать? Мне, подруженька, и тебя за глаза.

— Только скажите, госпожа, — прогудела Улрике, не отрываясь от карт. — Утоплю сучку по-настоящему, и делу конец.

— Нельзя, — с сожалением в голосе ответила Мария, тщательно обдумав поступившее предложение. — Дочь боярская все-таки. Может весьма неловко получиться. Давай-ка, мы ее замуж выдадим.

— За нее вено немалое попросят, — поморщилась Людмила. — Жирята считает, что у его девки это самое место из чистого золота сделано. Тут таких богатых женихов раз-два и обчелся.

— Добавим, — бросила карту Мария. — Или, давай, чтобы золото не тратить, его самого через Приказы прижмем, чтобы небо с овчинку показалось. Любаве скажем, так она его жупанство своими ревизиями наизнанку вывернет. Замажем Жиряту так, что князь побрезгует его дочь за себя брать.

— Я ее за воина одного замуж выдам, — Людмила морщила лоб в раздумье. Карта не шла. — Хороший парень, верный. Годун его зовут.

— Чьих будет? — заинтересовалась Мария.

— Безродный, из хорутан.

Людмила положила карту на стол.

— Из сирот выслужился в полусотники гвардии. Ему такая жена за счастье великое. Я сама сватать поеду. Пусть попробует Жирята мне отказать. Я его в порошок сотру.

— Ишь ты! Толково удумала! — Мария посмотрела на соперницу с немалым уважением и опаской. И куда подевалась клуша деревенская? Вон уже клыки волчьи проглядывают сквозь ангельское обличие.

— С кем поведешься, — пожала плечами Людмила. — Что думаешь?

— Думаю, сгодится, — кивнула Мария. — Все лучше, чем в крови мараться или еще одну жену терпеть. Нам с тобой о своих детях позаботиться нужно.

— Это ты про городок Владимир сейчас говоришь? — с ядовитой усмешкой воткнула шпильку Людмила. — Зря ты, подружка, городок славный. Уже чуть ли не полсотни дворов в нем. Скоро Братиславу обгонит.

— Да все лучше, чем Киев, — в тон ей ответила Мария. — Дыра беспросветная на границе с болгарской степью. Ты, помнится, туда уехать собиралась?

— Нашла дуру, — фыркнула Людмила. — Мне и тут неплохо. А насчет того, чтобы уехать… Молодая была, глупая. Не поеду я никуда, и не надейся.

— Думаешь, твой сын такой доли достоин? — пристально посмотрела на нее Мария.

— К чему ты клонишь? — нахмурилась Людмила, перейдя на степное наречие. Этот язык служанки не знали.

— Уделов подобающих для наших сыновей хочу, — в лоб ей ответила Мария на том же языке. — Как у франков. Вон, Сигиберту Австразию отдали, а Хлодвигу Нейстрию. Кому от этого плохо?

— Само не пойдет на это, — отрезала Людмила. — И не думай. Я все глаза выплакала! Сколько раз просила его и за Берислава, и Кия, да только ему на старые обычаи плевать.

— Может, вместе постараемся, подружка? — испытующе посмотрела Мария на соперницу. — Пусть Святослав на престол сядет, а братья его в своих землях станут королями. Они же из Золотого рода, а не какие-то захудалые герцоги из-за Мааса. Ну? Ты со мной?

— А ты знаешь, что делать нужно? — нерешительно спросила ее Людмила.

— День и ночь об этом думаю, — жарко зашептала Мария. — Только долго это и сложно очень. И на каждом шагу можно шею себе свернуть. Ну? Твое слово?

— Я с тобой, — решительно кивнула Людмила. — Я за старые обычаи, ты же знаешь. Грех великий — собственных детей в наследстве обделять.

— Тогда я тебе расскажу все, как время придет… Может, и не один, и не два года ждать придется, когда случай удачный представится.

— Я подожду, тут спешки особенной нет, — ответила Людмила, нахмурившись над картами. Ей сегодня категорически не везло. — Наш муж крепок, а мальчики еще очень молоды, много воды утечет.

— Если сболтнешь хоть слово, — остро посмотрела на нее Мария, — нам с тобой конец. Мы в ссылку поедем, а наши покои молодые вертлявые девки займут. Они тут же своих сыновей нарожают, а наших со свету сживут. Вот увидишь!

— Я могила, — кивнула соперница и подруга в одном лице. Людмила сбросила карты. — Без двух. Ты ведь уже присмотрела для Владимира лакомый кусок. Я тебя знаю. Ну-ка, рассказывай давай!

Мария наклонилась к ее уху и что-то шепнула, слышное только им двоим. Людмила округлила в удивлении глаза и едва выдавила из себя.

— А ты, Машка, не мелочишься! Я в деле!

Они посидели еще немного, пока скрупулезная Ада подбивала пулю, как вдруг Улрике подняла голову и прислушалась.

— Кричат, госпожа.

— И впрямь! — повернулась Людмила, звякнув массивными серьгами. — Пойди Улрике, узнай, что там.

А там творилось что-то необычайное, страшное и бедным семьям совершенно незнакомое. Душан, княжеский кравчий, наконец-то обожрался так, что его скрутило всерьез. Колики, которые раздирали жуткой болью его многострадальный живот, вырывали из него стоны и крики, когда прихватывало особенно сильно. В памяти еще была свежа история отравления Батильды, а потому охрана, перекрыв все входы и выходы из дворца, известила о происшествии князя и главного лекаря Илью.

— Не похоже это на отравление, — задумчиво посмотрел на кравчего лекарь. — Тут что-то другое. Рубаху снимите с него! Что ел сегодня?

— Ветчину, соленые грибы, кашу овсяную, — торопливо ответил кравчий, которого ненадолго отпустило. — Еще сало, уху, селедку и яблоки с квашеной капустой. И квас… Ой-ой-ой! Кончаюсь!

— Заворот кишок, — уверенно сказал князь, который когда-то, бесконечно давно наблюдал подобное в приемном покое больницы скорой помощи. У него тогда панкреатит приключился, и он провалялся в хирургии целую неделю. Живот кравчего перекосило, он раздулся с одной стороны, как и у того бедолаги, который лежал тогда на соседней кушетке и орал от боли, ожидая осмотра врача. Увидишь такое один раз, и сроду ни с чем не перепутаешь.

— Как это? — поднял на него глаза лекарь. — Разве кишки могут завернуться?

— У этого могут, — кивнул Самослав. — Ведь жрет целый день, что ни попадя. Очень ответственно к своей работе относится. Яблоко с ветки сорвать не даст, сам сначала испробует.

— Надо припарки на