Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К тому моменту, когда мне наконец захотелось в туалет и я встал, я успел выпить треть бутылки, поэтому натолкнулся на парня, сидевшего рядом со мной с бокалом, так что его содержимое частично выплеснулось.
— Из-з… извиняюсь. — Я выпрямился и заковылял дальше.
— Один напимшись, второй разговоримшись, — послышалось сзади, и сказавший это рассмеялся.
Он, похоже, говорил о нас с Нильсом Эриком.
Чуть набрав скорости, я восстановил равновесие.
Вот только где тут туалет?
Я открыл какую-то дверь, но за ней оказалась спальня. Спальня Хеге — пронеслось у меня в голове, и я быстрее закрыл дверь. Чего-чего, а в чужие спальни заглядывать я не любил.
— Туалет с другой стороны, — сказал кто-то из кухни.
Я обернулся.
Меня разглядывал полный мужчина с карими глазами, отросшими волосами и усами, спускавшимися по обе стороны рта. Это, похоже, и был Видар, парень Хеге. Я понял это, подметив в нем какую-то хозяйскую уверенность.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Не за что, — сказал он. — Только на пол смотри не налей.
— Постараюсь. — Я кивнул и вошел в туалет.
Отливая, я придерживался за стену. И улыбался. Этот Видар смахивал на басиста из какой-нибудь группы, популярной в семидесятых. Smokie или кого-то вроде них. И такой здоровенный.
Зачем ей вообще сдался этот мачо?
Я спустил воду и, покачиваясь, улыбнулся себе в зеркало.
Когда я вернулся из туалета, все уже собирались ехать. И обсуждали какой-то автобус.
— В это время разве автобусы ходят? — удивился я.
Реми повернулся ко мне.
— Мы на нашем гастрольном автобусе поедем. Нашей группы, — сказал он.
— Группы? Ты в группе играешь?
— Ага. Она называется «Автопилот». На дискотеках тут играем.
Я спустился по лестнице следом за ним. Восторга у меня прибавилось.
— А на чем ты играешь? — спросил я уже внизу, надев пальто.
— На ударных, — бросил он.
Я положил руку ему на плечо:
— Я тоже! Точнее, раньше играл. Два года назад.
— Да ладно, — сказал он.
— Ага! — Я убрал руку, наклонился и попытался натянуть ботинок.
И задел кого-то. Это снова оказался Видар.
— Ой, прости, — сказал я.
— Ничего страшного, — успокоил он меня. — Ты выпивку свою не забыл?
— Ох ты, вот херня-то, — расстроился я.
— Это же твое? — он протянул мне бутылку водки.
— Да! — обрадовался я, — спасибо тебе огромное! Спасибо!
Он улыбнулся, но глаза у него оставались холодными и безразличными. Впрочем, это меня не касается. Я поставил бутылку на пол и сосредоточился на ботинках. Обувшись, я вывалился на светлую ночную улицу и заковылял к дороге, где ждали все остальные. Автобус стоял метрах в ста. Один из рыбаков уселся на водительское сиденье, а все остальные влезли в старенький салон, где имелись кресла, стол и барная стойка, все — обитое плюшем и фанерой. Мы уселись, водитель завел рычащий двигатель, мы достали бутылки; автобус, подскакивая на ухабах, двинулся вдоль фьорда, и мы с сигаретой в одной руке и бутылкой в другой продолжали веселиться.
Это было настоящее приключение.
Я во всю пьяную глотку распевал: «Колбасник, колбасник, куда ты подевался?» — размахивал руками и подбивал остальных подпевать мне. Этот автобус напомнил мне старый фильм, где Лейф Юстер играл водителя автобуса, а воспоминания о Лейфе Юстере навели меня на мысли о другом его фильме — «Пропавший колбасник». Спустя час автобус остановился у общественного центра, я выпрыгнул из автобуса и нырнул в помещение, где уже было полно народа.
Проснувшись, я сперва ничего не помнил. Память словно стерли. Я не имел понятия, ни кто я, ни где я, и знал лишь, что проснулся.
Но комната была знакомой — ну да, это спальня у меня в квартире.
Как же я тут оказался?
Я сел и почувствовал, что все еще пьян.
Сколько сейчас времени?
Что произошло?
Я закрыл руками лицо. Мне хотелось пить. Срочно. Но идти на кухню я был не в силах и опять повалился на кровать.
Я перебрал, потом ехал в автобусе. И пел.
Пел!
О нет. Нет.
И я положил руку ему на плечо. Вроде как по-приятельски.
Но мы не приятели. Меня даже настоящим мужчиной не назовешь. Я лишь тупой южак, который даже узлы вязать не умеет. И руки у меня тощие, как соломинки.
Ну хватит, надо срочно попить.
Я сел. Тяжелое, как свинец, тело не слушалось, но я опустил ноги на пол, собрал волю в кулак и встал.
О черт.
Кровать притягивала меня обратно с такой силой, что пришлось изо всех сил уговаривать себя не свалиться. Несколько шагов до кухни меня совершенно вымотали; опершись на столешницу, я передохнул, и только тогда сумел налить в стакан воды и выпить ее. И еще стакан. И еще. Расстояние до спальни стало непреодолимым, поэтому я сдался на полпути и улегся на диване в гостиной.
Я же ничего плохого не натворил?
Я танцевал. Да, с кем я только не танцевал.
Там, кажется, была женщина лет шестидесяти? И я ей улыбался и танцевал с ней? И прижимался к ней?
Да, так все и было.
О черт. О черт.
Вот херня-то.
А потом меня вдруг раздуло изнутри, но боль не вырастала из одной-единственной точки: болело все, боль росла, делаясь невыносимой, и, наконец, добралась до мышц живота. Я сглотнул, встал на ноги и попытался удержать все внутри, поплелся в ванную, изнутри давило все сильнее, ничего больше не существовало, и я откинул крышку унитаза, упал на колени, обхватил руками холодный фаянс, и из меня извергся каскад желто-зеленой жидкости, да с таким напором, что из унитаза прямо в лицо мне полетели брызги, но мне было все равно, сейчас ничто не имело значения — так чудесно было очиститься.
Я осел на пол.
Господи, как же хорошо.
Но за этим последовал еще один приступ. Мышцы живота извернулись, словно змеи. О черт. Я опять склонился над унитазом, взгляд мой упал на лобковый волос, лежащий рядом с рукой, которой я ухватился за фаянсовый ободок, пустой желудок сводили спазмы, я открыл рот и простонал: «Уээээ, уээээээ, уээээээ», однако из меня ничего больше не лилось.
Но вдруг неожиданно желтый сгусток желчи выплеснулся в унитаз и потек по белому фаянсу. Чуть-чуть осталось и на губах, я вытер рот и улегся на пол. На этом все? Больше не будет?
Да.