– По-моему, это я должен спросить, почему ты не спишь в такую рань, – произнес Тарик, облокачиваясь на балюстраду рядом с Анной. – В конце концов, ты правнучка, а я—прадед. Так что позволь мне задать тебе этот вопрос.

Анна положила свою ладонь на его руку и сказала.

– Я никак не могла уснуть. Я еще ни разу не видела таких праздников, Тарик-паша. Мне показалось, что я попала в какую-то восточную сказку. Воспоминания о вашем юбилее останутся у меня на всю жизнь.

– Я тоже навсегда запомню этот день, детка, – спокойно произнес Тарик. – Посмотри туда: вот идет один из моих кораблей – я назвал его «Хан-Су» – в честь моей горячо любимой жены. Жаль, что ты не знала ее. Видишь, капитан и матросы ожидают увидеть здесь, на этом балконе, меня… Им нет дела до того, когда я лег спать накануне. Приветствовать моих людей – мой долг.

Тарик рассмеялся и вытянул руку в приветствии. Огромный серый корабль величественно проплыл под скалой: сирены громко гудели, а на ветру гордо развевался флаг судоходной компании Казанов.

И вдруг без единого стона или вздоха он повалился к ногам Анны.

– Казан-паша! – в ужасе воскликнула Анна и бросилась к распростертому на мраморном полу старику.

Его синие глаза утратили былой блеск, и она поняла: Тарик Казан умер.

Похороны состоялись через несколько дней после дня рождения. Еще задолго до смерти Тарик написал подробное завещание, в котором оговаривались все подробности траурной церемонии. Бронзовый гроб, украшенный русским и турецким гербами, везли на катафалке по узким улочкам Стамбула восемь черных коней с белыми плюмажами на головах. Пока тянулась траурная процессия, все движение в старом городе замерло. Многие жители турецкой столицы пришли в этот день проститься с человеком, имя которого было знакомо многим из них с детства. Повсюду слышались стоны и рыдания.

Процессия медленно приблизилась к расположенному на вершине холма Азиатскому кладбищу. Много лет назад в этом месте Тарик приказал воздвигнуть величественное мраморное надгробие для своей семьи. Вот уже семнадцать лет под этой плитой покоилось тело Хан-Су, и теперь самому Тарику было суждено воссоединиться со своей верной женой.

Как и обещал Тарик, часть наследства досталась Анне. К огромному изумлению Мисси, никто из родственников не только не возражал, но даже не проявлял никакого недовольства.

– Отец говорил, что мы всем обязаны семье Ивановых, – сказал ей Михаил, ставший теперь полноправным главой семьи и унаследовавший, кроме поста председателя судоходной компании, величайшую реликвию Казанов – древнюю татарскую саблю. – Поделиться нашим богатством с Анной – честь для Казанов. И кроме того, мы очень любим ее. Она давно уже член нашей семьи.

Через шестьдесят лет Тарику Казану удалось вернуть свой долг: семнадцатилетняя Анна стала за один день богаче на целый миллион долларов, хотя, конечно, все понимали, что едва ли бриллиантовое колье Ивановых стоило так дорого.

Но все это было много лет назад, а сейчас, сидя в своей парижской квартире, Лейла Казан раскаивалась в том, что, забыв о предостережениях прадеда, решилась помочь своей сестре.

Дюссельдорф

Самолет, летевший в Дюссельдорф, был наполовину пуст. Джини, облегченно вздохнув, села в кресло салона первого класса и постаралась расслабиться. Позади была трудная, долгая ночь: она совсем не спала, аэропорт был переполнен… Наконец она осталась наедине со своими мыслями и могла спокойно подумать о Валентине Соловском. Этот человек интересовал ее не только как русский дипломат, но и как мужчина.

Они просидели вместе до пяти утра. В камине мерцал огонь, за окном бушевала снежная буря. Джини почувствовала, что между нею и этим человеком установилась какая-то очень крепкая связь – их тянуло друг к другу. Она не могла сказать, что Соловский очень красив – вообще, в своей жизни Джини встречала немного по-настоящему красивых мужчин, да и те были настолько увлечены своей красотой, что превращались в воинствующих эгоистов. На женщин эти самовлюбленные нарциссы всегда смотрели свысока, полагая, что те лишь оттеняют их собственные достоинства.

Нет, Валентин был совсем другой человек. Джини призналась себе, что в этом человеке была скрыта какая-то непонятная… опасность. Он пожирал ее глазами, отпускал комплименты, не переходя при этом границ дозволенного, но Джини не могла отделаться от мысли, что Валентин заранее знает все, что она сейчас скажет.

Наконец самолет оторвался от взлетной полосы и стал набирать высоту. Может быть, это новая русская тактика успокаивать потенциального противника? – подумала Джини, надевая черные очки и закрывая глаза.

Джини постаралась как можно лучше выполнить задание Кэла. Она сказала Валентину Соловскому, что работает на телевидении, и предложила ему дать ей интервью.

Соловский рассмеялся:

– Вы думаете, что я такая важная птица? По-моему, вы явно преувеличиваете мое положение. Едва ли интервью со мной кого-нибудь заинтересует.

– Вы шутите?! – запротестовала Джини. – По крайней мере, американские женщины будут в восторге.

– Неужели? – улыбнулся Валентин.

Джини поведала ему свою историю о том, как, вопреки ее желанию, начальство отправило ее в Женеву.

– Я полагала, что на этом аукционе не будет ничего интересного, и расстроилась, что меня посылают делать такой скучный материал… Но теперь понимаю, что ошиблась. Рано или поздно тайна «Леди» будет раскрыта, и мне хочется стать тем самым журналистом, который поведает всему миру о таинственной владелице несметных сокровищ. Я честолюбива, и этот материал, возможно, обеспечит мне дальнейшую карьеру. Кроме того, – она кинула на Валентина интригующий взгляд, – мне уже кое-что известно. Кроме меня, этой информации нет ни у кого.

Она отхлебнула коньяк, наблюдая за реакцией Соловского.

– Да, действительно, изумруд хотели приобрести и Америка и Россия, – произнес Соловский. – Но самому мне известно не так уж много. Мне нужна помощь.

– А как насчет КГБ? – поинтересовалась Джини. Валентин улыбнулся.

– Видите ли, Джини, бывают такие ситуации, когда от КГБ пользы мало – нужен более деликатный подход. – Он внимательно посмотрел на журналистку и продолжил. – Если бы в это дело вмешалось КГБ, игра пошла бы по совершенно иным законам. Но в данном случае, если я попрошу кого-нибудь оказать мне содействие, то этот человек будет иметь дело только со мной. И только я буду знать, что он – или она – согласился мне помочь. Ни один человек не узнает, что у меня появился… добровольный помощник.

– Вы хотите сказать, шпион? – прошептала Джини, охрипшим от страха голосом. Сейчас ее переполняли совсем другие чувства, чем в разговоре с Кэлом: Кэл был «своим», а Валентин – «врагом».

Валентин пожал плечами. Попросив официанта принести еще кофе с коньяком, он спокойным тоном произнес: