— Эмма! — резко окликает Пол. — Не могла бы ты показать Джеку, как пройти в мастерскую дизайнеров? Со столов уберешь потом.

Я замираю, стискивая оранжевую обертку.

Пожалуйста, только не это.

— Разумеется, — обреченно киваю я. — С удовольствием. Сюда, пожалуйста.

С трудом переставляя ноги, вывожу Харпера в коридор, и мы начинаем бесконечный путь. Лицо покалывает под взглядами проходящих мимо людей, которые, правда, честно стараются не смотреть на нас, но я остро ощущаю, как все, на свое несчастье оказавшиеся в коридоре, увидев Харпера, тут же превращаются в безликих роботов. Люди в соседних офисах возбужденно подталкивают друг друга, и я слышу, как кто-то шипит:

— Идет!

Интересно, так бывает везде, где бы ни появился Джек Харпер?

— Итак, — начинает он, — вы собираетесь жить с Кеном.

— С Коннором, — поправляю я. — Совершенно верно.

— Ждете с нетерпением?

— Именно.

Мы добираемся до лифтов, и я нажимаю кнопку, едва не содрогаясь под его пронизывающим взглядом.

— И что из того? — вызывающе спрашиваю я, поворачиваясь к нему.

— А разве я сказал что-то? — удивляется он.

Мне отчего-то становится обидно. Да что он знает об этом?

— Мне известно, о чем вы думаете, — атакую я, надменно вскидывая подбородок. — Но вы ошибаетесь.

— Ошибаюсь?

— Да. Вы… введены в заблуждение.

— Введен в заблуждение?

Он выглядит так, словно вот-вот рассмеется, и едва различимый внутренний голос приказывает мне заткнуться. Но я не могу. Нужно объяснить ему, как обстоит дело в действительности.

— Послушайте, я, конечно, наговорила много лишнего в самолете, — признаюсь я, судорожно сжав кулаки. — Но вы должны учитывать, что все происходило при чрезвычайных обстоятельствах… в обстановке смертельной угрозы, и я сказала много такого, чего вовсе не имела в виду.

Вот! Пусть знает!

— Понятно, — задумчиво кивает Джек. — Значит, вы не любите мороженое «Хааген-Дэц» с двойной порцией шоколадной крошки.

Я беспомощно смотрю на него.

— Кое-что было правдой, но далеко не все.

Лифт дергается, останавливается, и мы дружно вскидываем головы.

— Джек! — восклицает Сирил, заглядывая в кабину. — А я вас искал.

— Мы тут немного поболтали с Эммой. Она любезно согласилась показать мне дорогу.

— Вот как?

Небрежный взгляд Сирила скользит по мне.

— Что же, вас ждут в мастерской.

— В таком случае… я, пожалуй, пойду, — бормочу я.

— Еще увидимся, — обещает Джек с усмешкой. — С вами всегда приятно поговорить, Эмма.

Вечером ухожу из офиса вся взбудораженная. Я как один из тех игрушечных стеклянных шаров с миленькими домиками внутри, в которых, стоит только встряхнуть, сразу поднимается «вьюга». Поверьте, я была бы совершенно счастлива оставаться обыкновенной скучной швейцарской деревушкой. Но появление Джека Харпера перевернуло мою жизнь, и теперь я стою в снежном водовороте, не зная, что будет дальше.

И среди этих снежинок есть немного блестящей мишуры — крохотное, тайное, праздничное волнение.

Каждый раз, когда я ловлю его взгляд или слышу голос, в грудь словно вонзается дротик.

Что, разумеется, совершенно нелепо. Совершенно.

Коннор — мой бойфренд. Мое будущее. Он любит меня, а я — его, и мы собираемся жить вместе. У нас в квартире будут ставни, деревянные полы и гранитные столешницы. Вот так.

Вот так.

Прихожу домой и вижу в гостиной Лиззи. Стоя на коленях, она помогает Джемайме втиснуться в невероятно тесное платье из черной замши. Зрелище, прямо скажем, как в цирке.

— Вот это да! — комментирую я и кладу сумочку. — Поразительно!

— Все, кажется, — пыхтит Лиззи. — «Молния» застегнута. А дышать ты можешь?

Джемайма остается неподвижной. Мы с Лиззи переглядываемся.

— Джемайма! — встревоженно окликает Лиззи. — Ты можешь дышать?

— Вроде бы, — сообщает наконец Джемайма. — Ничего, растянется.

Очень медленно, почти не сгибая коленей, она добирается до стула, на котором оставила сумочку от Луи Вюиттона.

— А вдруг тебе понадобится в туалет? Что тогда? — ужасаюсь я.

— Или поедешь к нему домой? — хихикает Лиззи.

— Сегодня только второе свидание! И я не собираюсь к нему домой! — негодует Джемайма. — Так… — Она с трудом переводит дыхание. — Так кольцо на пальчик не получишь!

— А если вас затянет в омут желания?

— Что, если он вздумает обжиматься в такси?

— Он не из таких! — отрезает Джемайма. — Как-никак это первый помощник заместителя министра финансов!

Я снова встречаюсь глазами с Лиззи и, не выдержав, неприлично фыркаю.

— Эмма, нечего смеяться, — упрекает меня Лиззи сурово. — Да, он секретарь! И нет ничего плохого в том, чтобы быть секретарем. Он всегда может продвинуться по служебной лестнице, повысить квалификацию.

— Ха-ха, очень остроумно, — сердится Джемайма. — Вот увидите, в один прекрасный день его возведут в рыцарское достоинство! Тогда и посмотрим, кто смеется последним!

— Мы, кто же еще, — обещает Лиззи, но, заметив, что Джемайме так и не удалось дотянуться до сумочки, сокрушенно вздыхает.

— О Господи, да ты даже сумочку поднять не можешь! Как же пойдешь в этом платье?!

— Все в порядке, — заверяет Джемайма, делая последнее, отчаянное усилие нагнуться. — Видите!

Ей удается подцепить ручку сумки накладным ногтем, после чего ремешок торжественно водворяется на плечо.

— А если он пригласит тебя на танец? — лукаво интересуется Лиззи. — Что тогда?

На лице Джемаймы на миг отражается паника.

— Не пригласит, — бросает она небрежно, — англичанин никогда не додумается пригласить женщину на танец.

— Справедливо, — соглашается Лиззи. — Желаю приятного вечера.

Едва Джемайма исчезает за дверью, я плюхаюсь на диван и хватаю журнал. Лиззи озабоченно смотрит куда-то вдаль.

— Условный! — кричит она неожиданно. — Ну конечно! Как я могла быть такой дурой?

Она проворно лезет под диван, выгребает гору старых газетных кроссвордов и принимается перебирать.

Честное слово, можно подумать, работа адвоката не требует так уж много умственной энергии и потому Лиззи проводит все свободное время в разгадывании кроссвордов и решении шахматных партий по переписке, не говоря уж о сверхсложных головоломках и задачках на сообразительность, получаемых от своего омерзительного общества самых продвинутых интеллектуалов. (Сами они себя так, конечно, не называют. Их шайка именуется «Склад ума. Для тех, кто любит думать» или вроде того. А в последних строках устава небрежно упоминается, что для вступления в клуб необходим ай-кью не менее шестисот.)