— Мэтр де Фокемберг! Все кончено! Французы отходят, а смутьяны схвачены. Их было много, они хотели открыть ворота и сдаться. Но теперь кончено!

— Благодарю, голубчик, — облегченно вздохнул секретарь Парижского парламента, — а теперь ступай, ступай…

И когда ликующий слуга исчез, Клеман де Фокемберг неторопливо допил вино и вывел в реестре:

«И в те часы были в Париже поддавшиеся панике или подкупленные люди. Они подняли голос во всех частях города, с той и с другой стороны мостов, и кричали, что все потеряно, что враг вот-вот войдет в Париж. Они уверяли, что всем нужно бежать и стараться спастись. Но до того не дошло…»

Жанну доставили в Ла-Шапель, вытащили стрелу, промыли рану. По дороге она то и дело пыталась вырваться — она не хотела верить, что кровопролитный штурм, на который столько было потрачено сил, провалился. Алансон и д’Олон, сопровождавшие девушку, успокаивали ее.

Кость оказалась целой. Ночью, забыв о боли, Жанна что есть сил молилась. Вопрос, заданный Алансоном: «Вы не забыли, сегодня день Святой Богородицы?» И ее ответ: «Не забыла, мой прекрасный герцог. Этот день станет великим днем! Господь на нашей стороне!» — преследовали ее. Собственный голос — голос гордячки! — стоял в ушах. Она ненавидела себя за него!

Но утром все изменилось.

— Мы возьмем Париж! — схватив руку герцога Алансонского, едва он вошел в ее дом, горячо сказала она. — Возьмем! Вы верите мне?

— Да, Жанна, — искренне ответил тот.

В эту минуту паж де Кут сообщил, что к Деве пришли от короля. Это был граф де Клермон — влиятельный вельможа королевской крови и не очень удачливый полководец, тот самый, из-за нерасторопности которого год назад была проиграна битва при Рувре.

— Я хочу возобновить штурм! — оповестила его девушка.

— Сожалею, Дама Жанна, — сказал де Клермон, — но его величество приказал передать вам, что он отдал приказ к отступлению.

— Как это — к отступлению?!

— Военная кампания завершается, — поклонился он.

Жанна встала с кровати и тут же припала на раненую ногу.

— Завершается?! Не может быть! После вчерашнего?

— Вот именно — после вчерашнего, — откликнулся де Клермон. — Прошу внять голосу рассудка, Дама Жанна. Париж неприступен.

— Для вас — неприступен! — зарычала она. — Но не для меня! Я не сдвинусь с места, пока Париж не будет взят!

Граф де Клермон гордо поднял голову:

— Я пришел не для того, чтобы устраивать ссору, Дама Жанна. Я только передаю вам волю его величества милостью Божьей короля Франции Карла Седьмого. Ввиду вашего ранения его величество дает вам два дня для того, чтобы поправить здоровье, собрать ваших солдат и прибыть ко двору в Сен-Дени. Это все. Желаю скорейшего выздоровления, и да поможет вам Бог.

На том, не желая более продолжать прения, де Клермон удалился.

— В дипломатии он больший знаток, чем в военном деле! — вырвалось у Алансона. — Черт бы их всех подрал!

— Вот что, милый герцог, — сказала девушка. — Мы поступим иначе. Сегодня ночью вы возведете мост из лодок, и мы нападем на Париж со стороны Сены! К утру столица будет наша!

Той же ночью герцог Алансонский, вдохновленный уверенностью Жанны, бросил часть своей армии на возведение моста из лодок, но о самовольной выходке узнали в ставке. Король был вне себя от гнева. «Да как она смеет?!» — кричал он и топал ногами. Чаша его терпения была переполнена. Ла Тремуй очень точно уловил момент, когда времяегомузыкальной партии. До этого, заручившись поддержкой архиепископа Реймсского, он уже говорил его величеству обреченным тоном: «Париж не сдался Даме Жанне. Господь хочет мира — не войны». Теперь же он восклицал: «Сегодня они не слушают своего короля, а что завтра? Обратят в его сторону свои мечи?» Фраза была резкой, даже опасной, вызывающей! Но Карл Валуа был так разгневан, что тонко продуманный вопль Ла Тремуя пришелся как раз кстати. Он точно ранил короля в сердце, и рана эта осталась кровоточить. Герцогу Алансонскому и Жанне было приказано разрушить мост и без промедления вернуться со своими войсками в ставку.

— Мы были рядом с победой, — утром 11 сентября сказала Жанна, представ перед своим королем.

Карл Валуа гневался и метал громы и молнии только при самых избранных — Ла Тремуе, архиепископе Реймсском, де Гокуре. Но когда Дева появилась перед всем двором, он был величественно спокоен.

— Увы, Жанна, мы не были близки к победе. Время захватить Париж еще не настало. Ожидание — порой тоже битва.

— Ожидание и подвело нас, Ваше Величество! — не удержалась девушка. — Париж успел подготовиться к осаде!

Карл Валуа потемнел лицом — это был вызов. Жанна при всех обвиняла его в том, что из-за его медлительности они проиграли битву. Но он быстро согнал набежавшую тень, хоть ему это и было нелегко. Он даже нашел в себе силы приветливо улыбнуться.

— На все воля Господа, — сказал он. Король встал со своего походного трона и, пройдясь по зале, громко оповестил двор: — Мы возвращаемся к берегам Луары — в Жьен. Завтра же. Такова моя воля!

Сердце Жанны больно сжалось. Это было поражение. Трагедия. Катастрофа. Париж оставался в руках англичан… Девушка ничего не знала о том, что совсем недавно Карл Валуа принимал у себя некоего Пьера де Бофремона, знатного бургундского дворянина, который от лица своего сюзерена пообещал, что Филипп Бургундский вскорости приедет в Париж и будет говорить с людьми ему верными и убедит их сдать столицу королевства французам. Для этого он выпросил у Карла охранную грамоту — дабы герцогу свободно странствовать по землям, занятым королем Франции.

…В день ухода армии из предместий Парижа Жанна в сопровождении д’Олона и пажа де Кута принесла в аббатство Сен-Дени свои сверкающие доспехи и оружие — меч дю Геклена из Сент-Катрин-де-Фьербуа и боевой топор, подаренный ей де Ковальоном при взятии бастиона Сен-Лу.

Дева чувствовала за собой вину. Она навязала врагу битву в день Святой Богородицы. Несколько тысяч человек нещадно избивали друг друга. И вот — бой позорно проигран.

Великий поход, который начинался как гром небесный, и ангелы разили в нем демонов, пророча царство света, был окончен.

Жанне казалось, что она шагает в пустоту…

То и дело менялся пейзаж. Замки, принимавшие короля-триумфатора, сменяли друг друга. И вот уже заблестела впереди осенняя Луара…

Армия прибыла во главе с королем в Жьен, где и была распущена. Для Жанны это казалось последней точкой в великом походе. Из Жьена двор переселился в замок Мён-сюр-Йевр. Рядом с королем уже была королева Мария Анжуйская и ее мать Иоланда Арагонская.

— Я не ошиблась в вас, — наедине с Жанной сказала ей королева четырех королевств. — Вы — наша героиня.