Ева Мария слезает с велосипеда. Поднимает глаза, смотрит на окно. Она вернулась к исходной точке. Всегда надо возвращаться в исходную точку. Чтобы понять, как поступить – остановиться или двигаться дальше. Ева Мария пересекает площадь. Прислоняет велосипед к стене. Входит в маленькое кафе. Франсиско оборачивается. Воздевает руки к небу. Ева Мария вспоминает обряды инков.

– Ева Мария! Как я рад, тебя совсем не видно.

– Естественно… я больше не прихожу.

– И не только ты.

– Догадываюсь.

– Как всегда?

Ева Мария садится у стойки:

– Нет, пожалуйста, сделай мне кофе.

– Вот как? Ну, началось. И чашка кофе вечером. – Франсиско смотрит на Еву Марию: – Ты плакала?

– Это от ветра.

– Тебе его не хватает?

– Кого?

– Витторио.

– Я об этом не задумываюсь.

– Наверное, нелегко так резко прекратить.

– Я об этом не задумываюсь.

Франсиско ставит кофе на стойку.

– Все-таки странно, наверное, узнать, что человек, который учит жить, оказался убийцей, это вот как если бы я отравил жену, у клиентов от этого мороз бы по коже…

– У тебя теперь есть жена?

– Это я только так, для примера.

– Ладно, отравитель, хватит об этом! Чем болтать что попало, лучше сделай мне еще кофе.

Франсиско ставит чашку перед Евой Марией:

– Две чашки кофе вечером – бессонная ночь обеспечена.

Ева Мария бросает сахар в дымящуюся жидкость.

– Кофе только счастливым людям уснуть мешает, а другим и без кофе не спится.

– Это я запомню.

Наступает тишина. Ева Мария пьет кофе. Франсиско теребит лежащую на блюдце ложечку.

– Все-таки психоаналитик-убийца…

– Тебе известно, что такое презумпция невиновности?

– Может, ты этого не заметила, но твой невиновный все еще за решеткой.

– Что ж ты так уперся-то…

Франсиско постукивает ложечкой о стойку.

– Я не уперся, я знаю.

– Ты соображаешь, что говоришь?

– У меня есть доказательства.

– Вот как?

– Да.

– И какие же?

– У меня есть доказательство, что у Лисандры был любовник.

Ева Мария отодвигает чашку:

– Вот это новость.

– И именно потому, что у Лисандры был любовник, Витторио ее и убил.

– Примитивно.

– Если ты считаешь, что правда непременно должна быть сложной, тут уж я тебе ничем помочь не смогу.

– Да я тебя ни о чем и не прошу.

– Если бы тебе ничего от меня не было надо, ты бы села в зале, как всегда, а не у стойки.

Ева Мария легонько постукивает его по виску:

– И что у тебя там творится…

– Ну да, видишь ли, трактирщик все равно что психоаналитик, просто обходится дешевле.

– Я бы сказала, скорее – частный детектив, если судить по тому, сколько тебе вроде бы известно.

Франсиско делает вид, будто складывает тряпку.

– Ненормальная, которая сводит с ума, – такое случается не впервые.

– Кончай ты уже со своими загадочными намеками, если есть что сказать – говори.

Франсиско принимается перетирать стаканы.

– Если она проделала это со мной, значит, наверняка делала и с другими.

– Что она с тобой делала?

– Странные дела.

– Какие странные дела?

– Ты не поверишь.

– Поверю.

– А я тебе говорю – не поверишь.

– Все равно расскажи.

– Заглянула она ко мне как-то утром и спросила, не против ли я с ней переспать.

– Что?

– Ей-богу, не вру! Больше того – она как раз на твоем месте сидела. В общем, назначила она мне свидание вечером в гостинице, в половине десятого, нацепила юбчонку до пупа – чтобы, значит, воображение у меня разыгралось… ну да, она вообще любила одеваться смело, но на этот раз юбка была и впрямь микроскопическая и надета именно для того, чтобы у меня разыгралось воображение.

– Короче, ты туда пошел?

– «Короче», «короче»… почему ты говоришь «короче», когда я сообщаю тебе важные сведения? Если для тебя главное – настоять на своем, давай на этом и закончим, что толку продолжать бесполезный разговор.

– Ну все, все, хорошо, считай, что я не говорила «короче», она любила одеваться смело, и это действительно важно. Так, стало быть… ты туда пошел…

– Прежде всего я должен тебе признаться, что эта девушка на меня всегда как-то так действовала… всякий раз, когда я ее видел… и дело не только в том, как она одевалась, – если б меня это так цепляло, при моей-то работе… Словом, это было так, будто я всегда знал, что между нами что-то произойдет.

– Стало быть, ты отправился в гостиницу.

– Она заставила меня дважды назваться и только после этого впустила в номер. Когда я вошел, она сказала, что не хочет слышать звука моего голоса, здесь я должен говорить шепотом, дала мне флакон из прозрачного стекла, без этикетки, и велела побрызгаться из него. Именно этот запах и никакой другой, на этом она настаивала… и велела мне уйти, как только все закончится. Сама она пойдет в ванную делать что ей надо, а когда вернется в комнату, чтоб меня там не было. Потом она дала мне ключ, чтобы ей не пришлось открывать, и велела выйти. Я ничего не понимал. Я подушился и вернулся, открыв дверь этим самым ключом. Она стояла спиной, под задранной юбкой у нее ничего не было, я подошел и взял ее, сзади… ну, в смысле – не сзади, а сзади…

– Да, да, неважно, продолжай.

– Ничего не «неважно», очень даже важно. Она хотела, чтобы все было как она скажет. Брала мои руки и делала ими все, что хотела, подсказывала, какие слова ей шептать, и сама… занималась мной.

Мы сделали все, как она хотела, а потом она пошла в ванную, и это был сигнал. Так что я ушел. Это было в первый раз.

– Выходит, были и другие?

– Да. Неделю спустя, в той же гостинице, и все было так же, она меня заставила дважды назваться, вот только ключ просунула под дверь, а когда я вошел, она стояла точно на том же месте, как в первый раз, в той же позе, задрав юбку и выставив зад. Все было так же. Она потребовала тех же слов и тех же действий, что в первый раз. Спятить можно, она хотела, чтобы все повторилось в точности. Я встречался с Лисандрой четыре вторника подряд, я только этого и ждал, я ни о чем другом не мог думать, я прокручивал все это в голове, я точно знал, что мне надо делать, я знал, какой ее увижу, она всегда одевалась одинаково, взять ее сзади, раздеть быстро, держать крепко, говорить ей непристойности и нежности тоже. Глаза у нее всегда были закрыты, и она повторяла: «Да, так, вот так, да, вот так». Она поправляла мои руки, когда они делали не то, что ей хотелось. Мы пили белое вино, не чокаясь и не глядя друг на друга, когда я приходил, бутылка была уже откупорена и оба наших бокала наполнены. Она хотела делать это везде: сначала на комоде и на полу, потом в туалете, всегда в одном и том же порядке, в конце концов мы оказывались в постели, она обхватывала меня ногами, подставлялась под мой рот, она сосала меня, я сосал ее, мне так не терпелось… хотя все было расписано, это было так сильно… она залезала на меня, она меня теребила, заставляла в нее заглядывать, описывать, как это выглядит, словами, которые она мне подсказывала и которые настолько соответствовали тому, что было у меня перед глазами, что я выучил их наизусть и ей уже не приходилось мне их повторять, я должен был ее трахать, и трахать всегда одинаково. И с каждой неделей получалось все лучше и лучше. Сплошное удовольствие. Никто никогда так меня не использовал, никогда мне не давали так мало свободы, и тем не менее я чувствовал себя совершенно свободным, потому что ей нравилось все, что я с ней делал. Едва я успевал с ней расстаться, у меня опять вставал, и чем меньше оставалось дней до следующего вторника, тем круче. Но я хотел сберечь себя для нее, еле мог дотерпеть, я чувствовал себя таким живым, когда входил в эту девушку. Когда она кончала. Ей тоже было со мной хорошо, и единственное, что не повторялось в эти два часа, которые мы проводили вдвоем, – кончала она всегда в разное время, вот потому-то я и знаю, что она не притворялась.