– О, привет! – Я искренне радуюсь. – Ты тоже тут торгуешь?

– Да вот, пришлось. Обычно у меня на базаре продавец стоит, а сегодня ему в суд было надо, не пропускать же базар.

Арон стоит в хорошо затененной палатке из шкур, и на стенах ее развешены шкуры, и на полу разложены, а на них расстелены всевозможные перины-дифжир и разбросаны подушки.

– Заходите посидеть, – приглашает Арон. – Я вам холодненького налью, вы мне покупателей привлечете.

– Да ладно, можно подумать, у тебя так их мало, – усмехаюсь, но в палатку захожу, оставив сандалии у порога. – Все же знают, что ты брат Императора.

– Знать-то знают, но одно дело знать понаслышке, другое – своими глазами видеть. Вот, присаживайтесь на подушечку, держите. – Он протягивает мне крышечку от термоса с ледяным соком водопадного дерева. Это такие мангры, которые растут по берегам водопадов, запуская корни в падающий поток. Сок у них – почти чистая вода, только с легким приятным привкусом, очень здорово утоляет жажду.

– От Азамата ко мне теперь странные клиенты приходят, – продолжает Арон, пока я смакую живительную влагу. – Дней дюжину назад приходил один горец, купил полсотни дифжир.

Я чуть не поперхнулась.

– И нашлось у тебя полсотни?

– Найтись-то нашлось, но он затребовал лучшие, так что пришлось быстро новых наделать, лучших-то у меня четверть сотни только было. Я сначала подумал, он постоялый двор обставлять собрался, но лучшие-то дорогие, их для себя берут да для жены. Потом, думаю, может, женщину умащивать подарками хочет, да уж очень в странном месте та женщина живет – потребовал он дифжир ему доставить в Короул! Представляете, Хотон-хон! Нормальный человек сначала бы даму свою из этого жуткого места вывез, а потом уж подарки дарил. И говорил так чудно… Горцы, они, конечно, все чудные, но этот и правда как будто с самих Черных гор спустился, хоть там вроде и не живет никто. Правда, после того как командир Кудряш сквозь них прошел невредимым и отряд провел, не так люди боятся, но и то мне пришлось поискать ребят, которые согласились бы туда товар отвезти. Кто он такой, Змеелов этот? Вы его знаете?

– Видела пару раз, – пожимаю плечами. – Азамат сказал, он странствующий охотник. Он у нас ночевал как-то, и очень ему наши дифжир понравились, вот Азамат его к тебе и отправил. Я думаю, он для себя брал все полсотни, – я пригибаюсь и прикладываю ладонь ко рту, чтобы якобы по секрету рассказать сплетню, – ты бы видел, сколько он ест! И выпить может больше, чем нормальный человек. И вообще, я слышала, что он в безлунные ночи превращается в великана и прыгает по пикам гор, как по камушкам!

Арон благоговейно выдыхает в бороду, в глазах его сверкает азарт заядлого сплетника. Конечно, сказку эту я только что сама сочинила, но она вполне в духе того, что муданжцы могут напридумывать про незнакомого странного человека. А Ирлик, думаю, не обидится, он, как мне показалось, любит мистификации.

– То-то ему столько дифжир нужно, раз он великан… – догадывается Арон. Кстати, не исключаю, что так и есть.

От увлекательного занятия – наблюдения за Ароном – меня отрывает Алтонгирел, который стремительно влетает в палатку и хватает меня за руку.

– Лиза, беда! Твоя мать встретила Аравата!

Арон так пугается при упоминании отца, как будто речь идет о лесном демоне, и это после Ирлика-то! Я начинаю лихорадочно соображать, чем эта встреча может обернуться.

– Погоди, Алтонгирел, она ведь про него ничего не знает.

– Она, может, и не знает, но они уже познакомились.

– Как они могли познакомиться, если мама не говорит по-муданжски?

– А так. Он подошел и принялся ее распекать за то, что одета неприлично. Ему говорят, это же мать жены Императора, так он еще вдвое громче ругаться стал.

У меня появляется нехорошее предчувствие.

– И что мама?

– Взяла с ближайшего лотка фигу и сунула ему в рот. Лиза… Увела бы ты ее от греха…

– Если я там появлюсь, будет только хуже. Я-то понимаю, что Арават говорит. Ладно, пошли подкрадемся…

Мы оставляем взволнованного Арона в палатке, а сами тихонько пробираемся задами к нужной линии и укрываемся за прилавком у очень толстого торговца книгами, безмятежно храпящего на хлипком складном стуле.

Мама с Араватом стоят в кругу зевак, но с нашего ракурса мало кто смог втиснуться между прилавками, так что кое-что видно. Муданжцы наперебой, даже частично на всеобщем, пытаются объяснить маме, кто перед ней. Наконец мама светлеет лицом.

– А-а-а, так ты батя Азамата!

Арават хмурится и неуверенно кивает. Выглядит он неважно, но лучше, чем когда я его последний раз видела – с отбитыми почками.

– Ну это же совсем другое дело! – тарахтит мама. – Извиняюсь, извиняюсь, кто же знал… – Она дружески похлопывает Аравата повыше локтя – до плеча-то не дотянуться. Он несколько теряется и делает шаг назад, явно восприняв этот жест как агрессивный, но мама с широченной сияющей улыбкой хватает его руку и тепло пожимает. – Приятно познакомиться, я Ирма. Ирма, понимаешь? Я, – она тычет пальцем в декольте, – Ирма.

– Арават, – с отвращением цедит он. Я прыскаю со смеху, это ж надо такую рожу скроить!

– Чего ты ржешь? – шепчет Алтонгирел, пихая меня локтем в спину. – Они же сейчас подерутся!

– Не, мама решила мириться.

– Она что, не поняла, кто он?

– Поняла, но она не знает, что он сделал. Я ей ничего не рассказывала про отношения Азамата с отцом.

Алтонгирел облегченно выдыхает мне в затылок. Я отползаю чуток в сторону, а то он сейчас нагнется и вообще на меня ляжет.

Мама тем временем суетливо осматривается, что-то замечает и говорит «Ага!», после чего довольно бесцеремонно всучает Аравату подержать свои сумки, он только стоит обтекает, не понимая, что с ними делать. Мама же, прижимая к себе что-то пестрое, решительно направляется к закрытой палатке, где продают ткани и нитки, и ныряет под полог. Через пару минут она появляется обратно, выряженная в невероятной пестроты юбку, подозреваю, что прямо поверх бриджей. Лицо Аравата приобретает торжествующее выражение, но ненадолго: мама выуживает из сумки камеру, всучает ему и отходит к стенке палатки позировать.

– Ну щелкни, там все просто, кнопочку нажал, и все!

– Тебя наверняка нельзя фотографировать, – бормочет Арават, пытаясь разобраться в надписях на чужом языке. Кто-то из толпы гогочущих зевак приходит ему на помощь.

Я закрываю глаза растопыренной пятерней:

– Мама…

Тем временем мама решает, что индивидуальных портретов с нее хватит, и тянет Аравата за рукав. Тот чуть не спотыкается об сумки, но послушно тащится к палатке, где мама встает с ним в обнимку, как с картонным Микки-Маусом, и просит кого-то из толпы щелкнуть их вместе. Я хочу эту фотку, у Аравата на ней должно быть такое выражение…