Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Наверное. — Хелен пожала плечами. — Конечно.
— Я ведь почему спрашиваю, раньше вы говорили, что могли оставить ее в машине.
Хелен снова пожала плечами, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы обеими руками не опустить ей плечи на место.
— Да? Знаете, вспомнила, что кошка ее оцарапала, а до тех пор сомневалась. Нет, Аманда была в доме.
— Что-нибудь еще помните? — Энджи забарабанила пальцами по столу.
— Она была такая милая.
— Кто? Кимми?
Хелен указала на меня пальцем и улыбнулась.
— Да. Это ее так звали, Кимми. Она была крута! Увела нас с Амандой к себе в спальню, показывала свои фотографии в Диснейленде. Аманда прям совсем обалдела. По дороге домой только и ныла: «Мам, а мы поедем смотреть Микки и Минни?», «А мы поедем в Диснейленд?». — Хелен фыркнула. — Дети. Как будто у меня на это есть деньги.
— В этот дом вы входили с двумя сотнями тысяч долларов.
— Но это для сделки Рея. Сама бы я такое не провернула. Я же не Сыр Оламон. Рей сказал, что в нужный момент подключится. Он меня никогда не обманывал, поэтому я считала это его сделкой. А если Сыр узнает, то и проблемы будут тоже у Рея. — И она снова пожала плечами.
— Мы с Сыром старые знакомые, — сказал я.
— Да?
Я кивнул.
— И с Крисом Малленом тоже. Все вместе играли в Малыша Рута,[16]вместе торчали на углу и так далее.
Хелен удивленно подняла брови:
— Правда, что ль?
Я поднял руку:
— Богом клянусь. И Сыром. Хелен, вы хоть представляете, что он сделает, если поймет, что его обули?
Она взялась было за стаканчик с содовой, но поставила его на прежнее место.
— Слушайте, я же вам уже сказала, это все Рей. Я ничего не делала, только пошла в номер мотеля с…
— Сыру — а нам тогда было лет по пятнадцать, совсем дети, — как-то раз показалось, что его подружка загляделась на другого. Так он разбил пивную бутылку о фонарный столб и розочкой располосовал девице всю физиономию. Нос оторвал ей, Хелен. Это был Сыр в пятнадцать. Каков он, по-вашему, теперь?
Она мусолила соломинку, пока кусочки льда не застучали на дне стакана.
— Это сделка Рея…
— Думаете, он убьет вашу дочку и сна лишится? — сказала Энджи. — Хелен! — Энджи потянулась через стол и ухватила Хелен за мосластое запястье. — Так вы думаете?
Энджи смотрела на нее с полминуты, потом покачала головой и выпустила руку.
— Хелен, позвольте вас спросить.
Хелен потерла запястье и посмотрела на стаканчик.
— Да.
— Вы с какой именно долбаной планеты сюда свалились?
Хелен промолчала.
Вокруг нас красиво умирала осень. Полыхали ярко-желтые и красные краски, листья, оранжевые с восковым налетом и зеленые с оттенком ржавчины, слетали с ветвей на траву. Этот волнующий запах отмирания, столь характерный для осени, наточил лезвия воздуха, и они прорезали нашу одежду и заставляли нас напрягать мышцы и шире раскрывать глаза. Нигде смерть не наступает так зрелищно, так гордо, как в октябре в Новой Англии. Солнце, вырвавшись из туч, грозивших с утра дождем, превратило окна в невыносимо яркие прямоугольники и придало кирпичу домов, рядом окружавших дворик, туманный оттенок в тон самым темным листьям. Смерть, думал я, совсем не это. Смерть в доме рядом с нами. Смерть — это разгромленная кухня Малыша Дэвида и Кимми. Смерть — это черная засохшая кровь и неверные кошки, готовые жрать что попало.
— Хелен, — сказал я.
— Что?
— Когда вы в комнате Кимми смотрели фотографии из Диснейленда, где были Малыш Дэвид и Рей?
Хелен слегка приоткрыла рот.
— Быстро говорите. Не раздумывайте.
— На заднем дворе.
— На заднем дворе. — Энджи указала в землю. — Здесь.
Хелен кивнула.
— Вы видели задний двор из спальни Кимми? — спросил я.
— Нет. Жалюзи были опущены.
— Тогда откуда вы знаете, что они находились тут?
— Когда мы уходили, у Рея ботинки были в грязи, — медленно проговорила она. — Рей — неряха во многом. — Она потянулась и тронула меня за руку, будто собиралась поделиться чем-то глубоко личным. — Но, господи, знали бы вы, как он заботится о своей обуви!
«Две сотни ш + хладнокровие = Ребенок».
— Две сотни шуток? — спросила Энджи.
— Две сотни штук, — спокойно подтвердил Бруссард.
— Где вы нашли записку? — спросил я.
Он взглянул через плечо на дом.
— Свернули в трубочку и заткнули Кимми за резинку кружевных чулок. По-моему, удачно выбрали место.
Мы стояли на заднем дворе.
— Здесь, — сказала Энджи, указывая на небольшой холмик рыхлой земли под засохшим вязом. Помимо этой единственной неровности вся почва вокруг была ровная, как пятак.
— Верю вам, мисс Дженнаро, — сказал Бруссард. — Итак, что будем делать?
— Копать, — сказал я.
— И конфисковать, чтобы стало достоянием гласности, — добавил Пул. — И с помощью журналистов привяжем к исчезновению Аманды Маккриди.
Я осмотрел сухую траву и свернувшиеся бордовые листья.
— Тут последнее время никого не было.
Пул кивнул.
— Ваше заключение?
— Если зарыто здесь, — я указал на холмик, — значит, Малыш Дэвид придержал товар для себя, хоть Кимми и пытали, и зарезали у него на глазах.
— Никто и не обвинял Малыша Дэвида в намерении вступить в Корпус мира, — сказал Бруссард.
Пул подошел к дереву, поставил ступни по разные стороны от холмика и, глядя на него, задумался.
В гостиной в двух шагах от раздувшихся трупов сидела Хелен и смотрела телевизор. Спрингер уступил место Джеральдо, или Сэлли, или какому-нибудь еще распорядителю циркового представления, гремящему боталом для балаганных уродцев. Публичная «терапия» исповедей, последовательное размывание значения слова «травма», постоянная смена придурков, вопиющих в пустоту с возвышения кафедры.
Хелен, впрочем, было все равно. Она только пожаловалась на запах и спросила, нельзя ли открыть окно. Никто из нас не смог придумать благовидного повода отказать ей в этом, а уж открыв, оставили ее перед экраном, мерцающие серебряные отсветы которого подсвечивали ей лицо.
— Итак, мы выходим из игры, — сказала Энджи со спокойным грустным удивлением в голосе, постоянным спутником расслабления, наступающего с неожиданным окончанием дела.