Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К началу 1797 года фельдмаршал чувствовал себя в тупике, в западне. Терпеть торжество пруссачества не было мочи. Русскую армию – сильнейшую в мире – раздирали, вытаптывали. В начале января Суворов подал государю рапорт с просьбой отправить его в годичный отпуск «в здешние мои Кобринские деревни» для восстановления сил. Павел ответил отказом.
В армии зрело недовольство императором. Суворов мог стать лидером оппозиции. Хотя… Генерал Алексей Ермолов рассказывал: «Однажды, говоря об императоре Павле, он (Каховский. – Прим. А.З.) сказал Суворову: «Удивляюсь вам, граф, как вы, боготворимый войсками, имея такое влияние на умы русских, в то время как близ вас находится столько войск, соглашаетесь повиноваться Павлу». Суворов подпрыгнул и перекрестил рот Каховскому: «Молчи, молчи, – сказал он. – Не могу. Кровь сограждан!». Старый солдат не пошёл на расшатывание армии и государственности, не пошёл на смуту.
Через месяц, 3 февраля, Суворов направил в Петербург прошение об отставке. И получил удивительно быстрый ответ от генерал-адъютанта его императорского величества Фёдора Ростопчина: «Государь император, получа донесения вашего сиятельства от 3 февраля, соизволил указать мне доставить к сведению вашему, что желание ваше предупреждено было и что вы отставлены ещё 6-го числа сего месяца».
Молва сохранила императорский комментарий к отставке, брошенный им на разводе полков столичного гарнизона: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь, что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы». Суворова отставили без почётного права ношения фельдмаршальского мундира.
Победитель ещё полтора месяца прожил при армии в Тульчине, ожидая разрешения на отъезд из армии. Наконец, сдал командование Екатеринославской дивизией генерал-лейтенанту А. А. Беклешову и отбыл в Кобрин. А в Кобринском имении Суворова ждал новый императорский указ, который доставил печально известный благодаря этой миссии коллежский асессор Юрий Николев: царь запрещал Суворову оставаться в Кобрине. Ему предписывалось поселиться в Кончанском – в своём далёком северном имении. Это напоминало арест. Николев исполнял полицейскую обязанность надзора за отставным фельдмаршалом.
Особенно жестоким испытанием выдался первый год царской немилости. Своего надзирателя – Николева – Суворов поселил в очень скромной избушке: он умел быть надменным с негодяями. Николеву пришлось провести несколько месяцев в лишениях, зато карьера его после «кончанской» миссии пойдёт вверх… Ссыльный Суворов пел в церкви, крестил ребятишек, продолжал свои ежедневные спартанские тренировки с холодной водой и утренними пробежками… Однако главное – старик следил за ходом политических событий в Европе, главным героем которых являлся генерал Бонапарт, ставший впоследствии императором Наполеоном. Незадолго до отставки в письме А. И. Горчакову Суворов дал Бонапарту красноречивую характеристику и даже, как показала история уже XIX века, напророчил крах гениального французского авантюриста: «Пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастье свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, он погибнет».
Нарушая установленный властями порядок, почитатели Суворова искали встреч с ним. Имеются свидетельства о визитах боевых соратников, переодетых мужиками (об этом вспоминал соратник Суворова полковник С. А. Талызин).
В столице продолжались интриги недоброжелателей опального фельдмаршала. Сразу с нескольких сторон недруги принялись атаковать Суворова. Начались тяжбы. Сначала – дело майора И. Ф. Чернозубова, отчаянного храбреца, командовавшего казачьим полком. Майор Чернозубов спасовал перед бумажными орудиями 6 мая и выступил с претензией к Суворову, якобы удержавшему крупную сумму, которую Чернозубов по устному распоряжению полководца израсходовал на фураж. Павел приказывает президенту Военной коллегии Н. С. Салтыкову удержать с Суворова «восемь тысяч двадцать один рубль… за счёт его имения». Суворов именно по этому поводу раздражённо писал Хвостову: «Обманет меня всякий в своём интересе, надобна кому моя последняя рубашка – ему её дам, останусь нагой». Взимали с Суворова и другие суммы, истраченные командирами на провиант: так, пришлось фельдмаршалу платить и по счетам покойного полковника Шиллинга.
Одновременно от Суворова требовали увеличить пенсион давно чужой ему супруги. Фельдмаршал отвечал горделиво: «Мне сие постороннее». Кто-то шибко грамотный написал от имени Варвары Ивановны письмо, переданное Суворову: «…воспитывала нашего сына в страхе Божием, внушала почтение, повиновение, послушание, привязанность и все сердечные чувства к родителям, надеясь, что Бог приклонит и ваше к добру расположенное сердце к вашему рождению; что вы, видя детей ваших, вспомните и про их несчастную мать». Она жаловалась, что скитается по углам, что брат её разорён и у самой ныне 22 тысячи долгов… За годы, проведённые врозь, Суворов выплачивал жене сначала полторы тысячи ежегодного пансиона, а в последние годы – три тысячи. Увеличивать эту вполне солидную сумму он наотрез отказался. Прозоровские жили не по средствам, угробили огромное состояние и не научились беречь копейку, находясь на скромном попечении бывшего мужа. По совету Куракина Варвара Ивановна дала делу официальный ход. Было повелено увеличить ежегодное содержание до восьми тысяч, а также передать бывшей жене дома в Москве и Рождествене с убранством и прислугой. Варвара Ивановна просила Куракина и о выплате 22-тысячного долга за счёт Суворова, но этот вопрос не решался в два счёта, а со временем закончилась царская опала и тут же отпала необходимость в разорении графа Рымникского.
Наиболее циничными были требования возместить польским магнатам убытки, причинённые во время войны, которую Суворов вёл по высочайшим приказам, от имени России…
В трудную годину Суворова неблаговидно повёл себя и историограф Антинг, досаждавший близким Суворову людям настойчивыми просьбами материально вознаградить старания биографа. Он писал и камердинеру Прошке, и Хвостову, жалуясь, что так и не был одарён за честную службу Суворову. Хотя за несколько лет нахождения при фельдмаршале Антинг получил от Суворова не менее шести тысяч рублей…
От финансовых взысканий и угроз рачительный, экономный Суворов приходил в ужас. И впрямь было недалеко до полного разорения. Лишь одни кобринские имения должны были приносить пятьдесят тысяч в год, однако в условиях опалы весь годовой доход Суворова не превышал сорока тысяч. Между тем у Суворова накопилось уже 55 000 долгов, а ещё обязательства перед зятем Зубовым, перед бывшей женой… Пришлось сократить даже содержание сыну с 2,5 до двух тысяч. На собственное содержание прославленный фельдмаршал и граф отводил скромные 3–4 тысячи.
Все беды рассеялись, когда переменчивый император призвал Суворова под свои знамёна. Сначала император вызвал фельдмаршала в Петербург. Суворов прибыл, но проситься на службу не стал и вернулся в Кончанское. А 4 февраля Павел составил рескрипт: «Сейчас получил я, граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании венского двора, чтобы вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и мой корпус Розенберга и Германа идут. И так по