Ане казалось, что дети не страдают от голода – они либо спали, либо играли в зоологическое лото, еду не клянчили, только спрашивали: что у нас на ужин, что на обед? А вот ей очень хотелось есть, в голове со звоном кружилась карусель с фантастическими зверями. Она начинала пить голубиный бульон и не могла остановиться, потом приходилось доливать воду, так что суп только пах мясом, но дети были довольны, Маруся любила голубиное сердечко, Виталик – печёнку, Марта – желудок.

Дети увлеклись Гаргантюа и Пантагрюэлем – у Цветковых была большая книга с рисунками Доре. Они решили прочитать её вслух, каждому – страница, по очереди. Некоторые главы перечитывали по несколько раз – так было весело и здорово! «Жирных быков зарезали 367014 штук, с целью засолить их во вторник на первой неделе поста и иметь весной достаточный запас мяса по сезону, чтобы в начале обеда, приложившись к солёненькому, получше выпить». Дети спрашивали маму, какого размера говяжьи потроха, она обещала, когда кончится война, пойти на Андреевский рынок и купить килограмм потрохов, поджарить их с луком и чесноком и потушить в томатном соусе. Марта заплакала – ей не хотелось, чтобы портили потроха томатом.

Работы по плетению маскировки больше не было, риса тоже. У Маруси появилась странная привычка – надев шубу, она шла в холодную комнату, открывала шкаф и часами напролёт перебирала чулки, трусы, платья. Её было не оторвать от этого занятия. «Кажется, нервный тик». Надо было придумать развлечение для Маруси, мама повела детей к хранителю Абезгаузу на экскурсию.

Хранитель был в подвальном общежитии, лежал в задумчивости на топчане рядом с круглым столом. На полу валялись книги и разбитая чашка – полчаса назад Абезгауз вместо одеяла потянул на себя скатерть, что повлекло некоторые разрушения. Хранителю было страшно лень вставать с пригретого топчана и наводить порядок. Увидев гостей, он обрадовался, взбодрился, засуетился, ведя рукой по стенке, припадая на свою покалеченную ногу, пошёл показывать юным искусствоведам музейные потайные ходы и «сокровища». Почти каждый день дети ходили на занятия к Абезгаузу. Аня посылала ему в баночке французский луковый суп, заправленный кокосовым маслом и сухариком. Иногда там был сюрприз – голубиная лапка.

Крупова действительно арестовали. По словам соседей, в его квартире был обыск. Сложенная Наримановичем поленница превратилась в одну хапочку, сала никто не приносил, осталось три почтаря и несколько луковиц, ростки гороха бодро тянулись навстречу мартовскому солнцу, голубиный корм почти закончился. У Цветковых была сыта одна Машенька.

Вера Сергеевна затихла, на лестнице больше не шумела. Однажды Аня, поливая ростки на подоконнике, заметила, что суровая коммунистка стоит у стены противоположного дома, запрокинув голову, смотрит на окна Цветковых и машет руками, делает какие-то знаки, наверно, хочет сообщить что-нибудь неприятное. Прошёл час, но Вера Сергеевна не уходила, не меняла своего странного положения. Оказалось, несколько дней назад она умерла и застыла на ледяном полу с размётанными руками. Утром Нариманович отодрал её от пола, вытащил во двор и приставил к стенке. Вернувшись с толкучки, Гуля помогла мужу на носилках отнести коммунистку на улицу Репина.

Восьмого марта пришёл к своей Гермогеновне И-Тин с выпивкой и закуской: в медицинской склянке плескалась мутная жидкость с желтоватыми хлопьями, в кастрюльке была нарезанная крупными кусками солёная рыба с жирной кожей, сохранившей рисунок чешуи. Гермогеновна не могла накрывать на стол, она лежала на диване с подслеповатой Машенькой и кучей книг, которые не было сил читать, но было приятно, что они рядом – родные, детские, тёплые: огромный Гоголь в одном томе со страшной картинкой, где мертвец встаёт из могилы, Толстой с протекающей крышей и тугосисей коровой, «Приключения Карика и Вали», тот самый Рабле, Дон Кихот с ерами и ятями. Лицо Гермогеновны было закрыто собранием «Эпических поэм»: «Перед рыцарем была лесная поляна, на поляне башня. И там высоко… как бы в огненном небе… неведомая молодая королевна простирала заходящему солнцу свои тонкие белые руки. Она просила, чтобы миновал сон этой жизни и чтобы мы очнулись от сна. Где-то вдали проезжала лесная бабатура верхом на свинье. Раздавалось гиканье и топот козлоногих. И задумчивый рыцарь возвращался домой».

И-Тин тормошил Гермогеновну – надо было поесть. Дети вытащили из буфета принесённый дворничихой хлеб. Часть солёной рыбы решили сварить, чтобы был суп на первое. Виталик, разглядывая кости, сделал научное открытие – эта рыба умела ползать. Зоолог похвалил мальчика, пообещал взять его к себе в аспирантуру, когда сам станет профессором. Пока готовилась уха, китаец достал мензурку, запихнул в неё кусочек ваты и начал фильтровать мутную жидкость. Запахло медкабинетом.

Солнце заглянуло в окна Цветковых, в природе совершался круговорот – прощай, тьма, теперь они до осени будут ужинать с лучами и весёлыми зайцами.

Это был замечательный праздник, правда, от разбавленного спирта и солёной рыбы у мамы заболело горло, но от горячей ухи всё прошло. Хлеб крошили в суп, посыпали зеленью – ростками горошка. Ели из кузнецовских тарелок с кобальтовым ободком и зелёным узором. Озарённая страшной догадкой Машенька в смятении покинула кухню – это была не рыба, это был её бедный муж!

Дети отправились чистить зубы в ванную, теперь там казалось не так темно и холодно, в окошечко лился весенний свет и кивал псевдоготический шпиль. Маруся давно туда не заходила и теперь с радостью встречала родные забытые мочалки и гранёные флакончики на треснувшем умывальнике. Над крышей свободно и торжественно перекликивались чайки, раздражённая ворона каркала в ответ свой «невермор». Дети завизжали в восторге, Аня с китайцем вздрогнули от неожиданности – вдруг загорелись лампочки, дали электричество.

Хитрый И-Тин, поняв, что Цветковы потеряли кормильца, решил прогуляться на Петроградскую сторону в Институт вакцин и сывороток – там работал коллега Привозов, в мирное время они часто сходились у Цветковых за чайным столом.

Система полковника Смолова и майора Перова укоренилась на Мшаве: высокими темпами шла стройка бараков, заключённые не умирали, на грядках, воспользовавшись коротким, но жарким вологодским летом, пёрла ботва моркови и свёклы, лезли лианами, свивались змеиными кольцами мощные стебли огурцов. Пора было окучивать картошку и покончить с сомнительным стрелком Цветковым: Калибанов ему не доверял.

Перед началом войны, в весеннее тёплое время, из лагеря сбежали две заключённые. Они спрятались на болоте, их не нашли. Иногда начальник, терзаемый злобой, ходил гулять на чищь и мшаву в надежде напасть на следы беглянок. У них был шанс выжить, потому что несознательные деревенские люди могли их пригреть, в лесах стояли охотничьи избушки с печками и запасом крупы. Но скорее всего, они снюхалась с водяным хозяином и теперь живут в трясине. Надо бы их найти и пустить в расход.

С длинным шестом, в сапогах, Калибанов прыгал по кочкам, принюхивался к болотному дурману, слушал, как гига гигает. Он прекрасно знал, где поджидает опасность, ловко обходил стороной смертельные колодцы, на дне которых сидели немытики. Калибанов был их сильнее: у него бельё было специально переодето на левую сторону, в кармане лежало удостоверение в обложке, оклеенной красным сукном, – верное средство от лихого глаза, от думы своей, от разноглаза, от двоезуба, от троезуба, от мужика от колдуна, от бабы от колдуньи, от девки-долговолоски, от бабы-пустоволоски, от лесного, от водяного.