— Я сгорю в аду, — говорю сквозь зубы, зажмуриваюсь и сжимаю челюсти.

— Я хочу сгореть с тобой.

И… всё.

Просто нахрен всё. Выдержку, весь мир, осуждающих, непонимающих. Всех до единого. Нахрен. В ту же секунду.

Глава 17. Ярослав

Я уже ненавижу себя за то, что делаю, но это чувство — ничто, по сравнению с тем, что я чувствую, выцеловывая ключицы Машки.

Она сладкая на вкус, как самый восхитительный десерт в мире, его хочется пробовать без остановки, кусать, целовать, облизывать и закатывать глаза от наслаждения.

Я уже ненавижу себя за всё то, что собираюсь делать и, черт возьми, делаю, но я реально не могу остановиться. Это похоже на одержимость, в меня словно вселился кто-то, кто управляет моими эмоциями, я не в силах удержать самого себя.

Стоны Машки только подогревают и добивают и без того уже убитую выдержку. Она жмется так близко, словно я сейчас — единственное, что ей нужно в этой жизни. Как бы я этого хотел…

Машка тёпленькая, как счастье, но дрожит как на морозе и покрывается вся мурашками. Я пытаюсь согреть: вожу горячими ладонями по бедрам и плечам, но, кажется, это действует на ее дрожь только хуже, ни на йоту не унимая ее.

Я уже ненавижу себя за то, что опускаю Машу спиной на диван и прокладываю дорожку поцелуев к ее груди, но оторваться от нее и уйти к себе в комнату сродни пытки.

Ее грудь в моих руках, сосков касаюсь языком и губами, осторожно прикусываю зубами и зажимаю Машке рот ладонью, когда с ее губ срывается первый стон.

— Тише, малышка, если внизу открыты окна, то нас может быть слышно, — бормочу в ее животик, опускаясь поцелуями ниже и ниже.

Меня колотит. От ощущений, от их яркости, от остроты наслаждения и того, что Маша наконец-то в моих руках. Я не могу поверить в происходящее, но судя по тому, как Машка впивается пальцами в мои волосы на затылке — это правда происходит. Чёрт… Что я творю.

— Идем в комнату, — доносится до слуха тихий шепёт и я поднимаю голову, словив себя на мысли, что уже целую Машкины бедра. Мать твою, я даже не успеваю за своими действиями, так улетаю сознанием куда-то за пределы вселенной. — Пожалуйста, вдруг правда услышат…

Я киваю. Она права, вытворять то, что мы делаем, на открытом балконе, слишком рискованно.

Словно в комнате у нас не будет никакого риска, конечно.

Я киваю еще раз и встаю, подавай Машке руку. Это идеальный момент прекратить это безумие и сбежать. Закончить всё, практически не начав, не дать случиться тому, что случиться уж точно никак не должно.

Укутываю ее в полотенце, в котором она пришла, накидываю на плечи плед, пока она стоит покорно рядом и смотрит мне прямо в глаза. Я же, трусливо избегаю этого контакта.

Потому что я ненавижу себя за то, что творю.

В голове возникает план: отвести ее в комнату, уложить в кровать, поцеловать в лоб на ночь и сбежать, пожелав сладких снов. Возбуждение как раз спадет, пока мы будем медленно идти в ее комнату, и несостоявшийся секс не станет ни для кого из нас трагедией.

В крайнем случае, всегда можно помастурбировать. Это точно лучше, чем трахать собственную сестру.

Машка вцепляется в руку намертво, переплетает наши пальцы и идет в сторону своей комнаты. Открывает балкон, проходит первой, всё еще держа меня за руку, а потом, как только я прикрываю дверь…

Чёрт. Она сведет меня с ума, клянусь.

Она толкает меня к стене, срывает с себя полотенце и прижимается всем телом, сразу набрасываясь с поцелуем. Я пару секунд борюсь с собой, а затем снова все стены падают. Я снова падаю. Позорно, не сумев справиться с самим собой, прямо к ее ногам падаю и скулю побитым щеночком, выпрашивая ласку.

— Думал, я такая глупая? — шепчет Машка. Она ниже меня, но смотрит словно свысока. Губы красные от поцелуев, пальцы подрагивают, а взгляд горит сумасшедшим огнем. В нем пламя, искры от которого летят точно нам на кожу и оставляют легкие ожоги, покалывая. Мы горим в нем, кричим от боли, но горим вместе, и это приносит наслаждение.

Через секунду у стены уже Маша, а я продолжаю исследовать ее тело губами. Она улыбается так красиво, что у меня челюсти сводит от желания, а член в штанах напрягается почти до боли.

Я не трону ее, конечно. Во-первых, у меня под рукой нет резинок, во-вторых, это будет ровно та грань, перейдя которую будет уже совсем край.

Сейчас мы ходим по самому краю, сваливая в бездну обрушивающиеся камушки. И до падения остаются считанные миллиметры.

Огромная глыба падает вниз, когда я накрываю ладонью промежность Машки, а губами вцепляюсь в губы, жадно сминая те и покусывая. Машка стонет, задыхается, старается быть тише, пока я аккуратно провожу пальцами по половым губам и клитору, сходя с ума от того, насколько эта ведьма мокрая для меня…

Это в очередной раз сносит крышу. В сотый уже, наверное. Но я ничего не могу с собой поделать.

Именно поэтому я спускаюсь поцелуями к шее, а одним пальцем проникаю внутрь. Горячая, влажная, невероятная. Для меня. Вся моя, каждый клеточкой только моя.

Запрокидывает голову, ударившись затылком об стену, открывает рот и зажмуривается, испытывая наслаждение. Я подарю тебе звезды, малышка, а потом сожру себя за это.

Губы ниже — я по очереди провожу языком по соскам, добавляя второй палец.

Ловлю движение: Машка закрывает рот ладонью, чтобы не вскрикнуть, и выгибается ко мне, прося большего.

Я даю.

Опускаюсь на колени перед ней, готовый делать это круглые сутки, и приникаю губами к жаждущему лону.

Это нереально. Это взрыв мозга. Это какой-то гребаный апокалипсис. Разрыв всех шаблонов. Абсолютное сумасшествие.

Она дрожит так