Шрифт:
Интервал:
Закладка:
что подозревала в коварстве. Будучи сама по природе открытой, мне невозможно подозревать неискренность в других. Просто болезнь иногда повергает меня в состояние тягчайшей меланхолии. И тогда я начинаю спрашивать себя; если граф искренен со мной, зачем он подослал ко мне этого человека?
И глаза принцессы впились в Христенека.
– Какого человека, – изумился лейтенант.
– Того самого... синьора Рибаса, каковой мне привез письмо от мужа моего... Но послал его граф.
Христенек продолжал находиться в изумлении.
– Граф послал меня, – начал он твердо. – И если у вас есть какие-то доказательства, что граф послал еще кого-то, что граф нечестен, извольте сказать.
– Доказательств нет. Просто я чувствую, – сказала принцесса, не сводя глаз с Христенека.
Но лейтенант был само негодование:
– Я не передам ваших слов графу, ибо он их не заслуживает. Репутация графа известна и безукоризненна. Поверьте, нелегко ему было прийти к та кому решению – послужить вам. И отнюдь не несправедливые обиды от императрицы, но желание блага отечества... желание помочь законной наследнице трона...
В глазах Христенека стояли слезы.
– У вас благородное сердце, – с чувством сказала принцесса. – Итак, жалую вам мой орден Азиатского креста. И клянусь: за удачное исполнение этой миссии граф Орлов повысит вас в чине! Итак, майор Христенек, завтра со всем своим двором я выезжаю в Пизу... – И, будто спохватившись, она прибавила: – Да, там заходил этот банкир от графа... Пусть он сегодня снова зайдет.
У дома принцессы стоял большой дорожный берлин, запряженный шестеркой лошадей. Доманский и Черномский руководили слугами. Принцесса в дорожном плаще придирчиво наблюдала за дорожной суетой.
– Архив, – шепнула она Доманскому.
Доманский исчез в доме и вернулся со знакомым большим баулом.
– Я позабочусь о нем, – говорит поляк
– Пистолеты?
Доманский кивнул, указывая на баул.
– Два положите в карету. И оба заряженные... Вы поедете с вещами в берлине. Я, Черномский, моя камеристка и... – она ласково взглянула на стоявшего поодаль Христенека, – и господин русский майор поедем в карете.
– Лейтенант, – улыбаясь, поправляет Христенек.
– Я обещала вам майора... Учтите, я всегда держу свои обещания. У дома появился банкир Беллони.
– Вот этот господин сейчас подтвердит. Вам все заплатили?
Беллони низко кланяется.
– Боюсь, что не до конца...
– Синьор Доманский... – усмехается принцесса.
Доманский молча подходит к Беллони и отвешивает ему звонкую пощечину.
– И передайте всей вашей жадной своре я всегда плачу по счетам!
Две огромные кареты ехали по Риму. У церкви Сан Карло кареты остановились.
Принцесса вышла из кареты и раздала щедрую милостыню нищим.
– Молитесь за меня, – услышал Христенек из окна кареты ее голос. При приветственных криках толпы нищих оба экипажа направляются по Корсо к Флорентийской заставе. И покидают Рим.
ОРЛОВ: СИЯТЕЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ
«Я нанял для нее в Пизе великолепное палаццо...»
Дворец в Пизе.
У огромного окна стоял граф Орлов. Он видел, как ко дворцу подкатили кареты.
«Гонец от Христенека сообщил мне, что с ней едут 60 человек челяди, два поляка и камер-фрау».
Кареты остановились. Христенек помог принцессе выйти из кареты. Из огромного берлина шумно высаживались слуги.
Орлов стоял в конце длинной анфилады роскошных комнат на фоне картины в золотой раме, изображающей Чесменский бой.
«Мне хотелось увидеть ее вот так, неприбранную: в дорожном плаще, после четырех дней тряской дороги...»
Принцесса легкой, летящей походкой стремительно шла сквозь анфиладу дворцовых комнат. И навстречу ей, будто из золотой рамы, из картины Чесменского боя, выдвинулся красавец богатырь в белом камзоле, с голубой Андреевской лентой через плечо, в белом парике...
Поздний вечер в покоях палаццо Нерви. У камина сидели принцесса и Орлов. Разговаривали по-немецки.
– Пришелся ли дворец по сердцу Вашему высочеству?
– Я жила и во дворцах, и в убогих хижинах. И благодарю Господа за всякий кров над головой. Но я ценю, граф, ваши заботы обо мне и о моих людях.
Орлов молча, со странной улыбкой глядел на принцессу.
«Роста она небольшого, и лицо нежное: ни белое, ни черное, глаза огромные, на лице есть веснушки. Телом суха. Да кто же она? Басни про Персию да про Сибирь? Говорит по-немецки, по-итальянски, по-французски. А по-русски – ни звука, принцесса Всероссийская!»
– О чем вы думаете, граф?
– О вас, Ваше высочество... Об удивительной жизни, которую вы мне, рабу своему, поведали.
– И что вы думаете обо мне и о моей жизни?
– Не думаю – гадаю: кто вы, Ваше высочество?
Она очаровательно улыбнулась и спросила мягко и нежно:
– Не верите, граф, моему рассказу?
– Смею ли я, жалкий раб, верить или не верить? Сибирь... Персия... Санкт-Петербург и Багдад... История чудеснейшая.
– Не более, чем ваша, граф, – улыбнулась принцесса. – Вы, вчерашний сержант, и ваш брат, пребывавшие в ничтожестве, в один день становитесь чуть ли не властелинами великой страны? Или отец мой, жалкий полу грамотный сельский певчий, женится на дочери Петра-императора? А сама ваша нынешняя государыня? Нет, нам надо привыкнуть, мы живем в век чудес. Ничтожная немецкая принцесса Софья становится императрицей Екатериной, убив...
Она будто что-то вспомнила и смущенно замолчала.
– Вы хотели сказать, Ваше высочество: убив мужа своего? Белые от бешенства глаза смотрели на нее в упор.
– Не она, милая, это я убил его. Вот этой рукой задушил... – шептал он, протягивая к ней руку.
Его лицо приблизилось к ней, и она увидела страшный шрам – от рта до уха. Бешеные глаза надвинулись... Они близко, совсем близко... И он поднял ее, как пушинку, на воздух. И она задохнулась в этих стальных руках.
– Не знаю, кто ты, – шептал он по-русски, – но люба ты мне... И она покорно закрыла глаза.
Была ночь. В покоях палаццо Нерви тускло горели свечи. Огромная кровать под балдахином тонула в полутьме. Лицо со шрамом склонилось над принцессой:
– Давно с тобой встречи жду... Знал – меня не минуешь... А как письмо от тебя получил, понял: пришло мое время. Уж один раз на престол возвел. И в другой раз осечки не будет... Грех не рискнуть, ежели ты Елизаветина дочь.
– А ежели нет? – усмехнулась в темноте принцесса.