— Дьявол! Пока я валялся в постели, они уехали! — чертыхнулся Лаврентий и пошел к своему коню.

Он сворачивал с подъездной аллеи на большую дорогу, когда навстречу ему выехали санки, нагруженные мешками с мукой. На облучке сидел совсем юный паренек в сером армяке. Лаврентий окликнул его, и сани остановились.

— Послушай, я ищу княжон Черкасских, они должны были увидеться со мной, да не приехали на встречу, — говоря, Островский вынул пятачок и повертел его в руках, — не пойму, уехали они что ли?

Мальчишка не сводил глаз с монетки, что-то усиленно соображая, потом спросил:

— А вам, барин, чего узнать-то нужно?

— Княжны уехали или нет? — прямо задал вопрос Лаврентий, зажал монету двумя пальцами и помахал ею.

— Уехали, — процедил паренек.

— Куда и когда выехали?

— Выехали третьего дня, еще затемно, а куда поехали, никто не знает, — сказал парнишка, пристально глядя на пятачок в руках молодого человека. Тот бросил монетку юному вымогателю и стал разворачивать коня, когда услышал то, что его очень заинтересовало.

— Только кони не вернулись обратно, и оба кучера уехали, — пояснил мальчишка, стеганул вожжами свою лошадку и покатил по подъездной аллее.

Значит, они в одном из имений или в Москве, иначе они бы взяли почтовых лошадей, а своих вернули бы в Марфино. Это обнадеживало. Лаврентий решил расспрашивать на всех почтовых станциях вдоль дороги до Москвы, не останавливались ли кареты с важной дамой и тремя девушками. Судьба снова поставила перед ним препятствие, и он должен был его обязательно преодолеть.

— Боже мой, куда мы едем, что могло уцелеть в этом пожарище? — шептала Долли, разглядывая обгоревшие руины домов в центре Москвы.

Вокруг не было ни одного целого дома, только закопченные стены без крыш зияли пустыми глазницами выгоревших окон. Еще на окраине Москвы старая графиня остановила кареты и попросила своих подопечных пересесть к ней, зная, какое тяжелое зрелище предстоит им увидеть. И теперь она сидела, сжимая руку Долли и, глядя в окно, молча плакала.

— Тетушка, не все так плохо, — княжна в который раз пыталась успокоить Евдокию Михайловну, — посмотрите, вон церковь уцелела.

— Это — церковь Всех Святых, где меня крестили, — робко улыбнувшись сквозь слезы, сказала старая женщина, глядя на неправдоподобно нарядную на фоне черных руин церковь из красного кирпича со свежевыкрашенными белыми наличниками, — наша бабушка Елизавета Васильевна Бутурлина была властная женщина и требовала, чтобы все ее дочери рожали своих детей в родительском доме, и крестили их в соседних церквях.

— Так здесь и нашу бабушку крестили? — обрадованная Долли уцепилась за тему, способную отвлечь тетку от печальных мыслей.

— Вон там дальше впереди, на горе, церковь в честь Святого Владимира, твою бабушку Анастасию крестили там. Но она очень сильно выгорела, а Ивановский монастырь, что напротив нее стоит, сгорел почти весь, только надворная церковь да несколько хозяйственных построек остались. Я когда летом приезжала, видела мать-игуменью, та сказала, что за день до пожара сестры уехали из Москвы и реликвии монастырские вывезли. А теперь бедняжек распределили по другим монастырям, а в уцелевших строениях Ивановского — погорельцев разместили. — Апраксина вздохнула и перекрестилась.

Кареты начали взбираться по крутому подъему, и шаг лошадей замедлился. Долли выглянула в окно и увидела закопченную длинную стену, за которой в глубине виднелись остатки разрушенного собора.

— Это и есть Ивановский монастырь? — спросила она.

— Да, — подтвердила графиня.

Княжне стало грустно. Москву она почти не помнила. Отец не любил покидать Марфино, и в город возил дочерей очень редко, но у девушки в памяти осталось ощущение праздника, красоты и веселья, связанное со словом «Москва», теперь же город оставлял тяжелое впечатление.

— Вон — церковь, где крестили Анастасию, — привлекла ее внимание Апраксина, указывая на здание, где работали люди, разбирая обгоревшие камни. — Теперь на ней нет глав, и колокольня рухнула, но поверьте мне, что раньше она была очень красивой. Ее построили еще триста лет назад, а вокруг рос княжеский сад, поэтому она и называлась: «Церковь Святого Владимира в старых садах». Восстановят ли ее когда-нибудь? — графиня всхлипнула и прижала платок к глазам.

— Не нужно плакать, — попросила Долли, — наша семья — очень богата, давайте поможем восстановлению храмов деньгами и рабочими. Ведь мы можем послать своих дворовых помогать на разборке зданий. Я сама все узнаю, расскажу вам, и мы вместе примем решение.

— Конечно, дорогая, — обрадовалась графиня, — я тоже не бедная, детей у меня нет — все мое состояние я потом разделю между вами, но Москве и храмам нужно помочь.

— Тетушка, нам и так родители и бабушка много денег оставили, потратьте свои, как вам захочется, — предложила Долли и оглянулась на Лизу, ища поддержки. Та, ласково обняв тетку, согласилась с сестрой.

— Действительно, тетушка, давайте поможем храмам возродиться. Я чувствую, что здесь особое, святое место. Здесь есть храм в честь Святой Елизаветы?

— Был, — с грустью ответила графиня, — в Ивановском монастыре был надворный храм в честь твоей небесной покровительницы, но он, по-моему, разрушен.

— Я хочу отдать часть моего приданного и наследства на восстановление этого храма — я обязательно попрошу Алексея об этом, — объявила Лиза и заволновалась, умоляюще глядя на тетку.

— Как только приедем домой, я напишу Алексею письмо о том, где мы находимся. Ты можешь вложить туда и свою записочку, — предложила Евдокия Михайловна и встрепенулась. — Но вот и наш переулок, слава богу, он весь уцелел.

Кареты свернули в довольно широкий переулок, и лошади опять натужно потащили экипажи по крутому подъему. Девушки припали к окнам. С левой стороны тянулись палаты допетровских времен с маленькими оконцами и толстыми белеными стенами, а справа чернел ветвями сквозь снег большой старый сад.

— Этот белый дом — часть усадьбы Лопухиных, его построил еще отец царицы Евдокии, дед Петра Великого, так что дом уже сто пятьдесят лет простоял и при пожаре цел остался, а вот большой новый дворец этой семьи, что был внутри двора, сгорел полностью, — сказала графиня и обрадовалась, — ну, вот мы и приехали.

Экипажи остановились у маленьких ворот в чугунной ограде, окружавшей засыпанный снегом парк. Форейтор с первой кареты соскочил с запяток и начал стучать по металлическим прутьям калитки. Через пару минут высокий седой мужчина в тулупе, накинутом на ливрею, и сопровождающий его рослый парень подошли к воротам.

— Ваше сиятельство, — низко кланяясь, воскликнул седой слуга. — Здравия желаю, а мы вас с Покровки ждали — слуги там дежурят, а вы с Колпачного переулка заехали.

— Здравствуй, Фрол, — приветствовала слугу графиня, выглядывая в окошко кареты, — это всё неважно, открывай ворота, мы очень устали.