обмундирования, а именно сапогам. Потом в кинематографе этот момент превратился в миф о форме шляпок гвоздей на подошвах сапог. На самом деле немецкие диверсанты из войсковой разведки, переодевшись в советскую форму, частенько оставляли на себе свои родные сапоги, чем и выдавали себя сотрудникам СМЕРШ. Но немцев понять можно, потому что пехом шагать в неразношенных яловых или кирзовых сапогах – то еще удовольствие.

– Сержант, ты сейчас серьезно? – недоуменно нахмурившись, спросил полковник. – Ты обвиняешь майора Грозлова в том, что он американский шпион, только потому, что у него на ногах ботинки американского производства?

– Я никого не обвиняю, – твердо заявил я, – я всего лишь проявил бдительность и обратил внимание на те моменты, на которые нас учили обращать внимание инструкторы из ФСБ. Если майор невиновен, то я готов извиниться перед ним за задержание и примененную к нему физическую силу.

Полковник не дурак, он прекрасно понимает, что майор Грозлов вряд ли является американским шпионом, но… А вдруг?! Вдруг все-таки шпион?! Пусть не кадровый, засланный много лет назад агент «на холоде», но ведь он может быть человеком, который по глупости и незнанию сотрудничал с вражеской разведкой. Тут нельзя ошибиться. Если окажется, что майор Грозлов имеет хоть малейшее отношение к сотрудничеству с нашими «партнерами» или возможному сливу им информации, то не пощадят никого! Абсолютно никого! Не помогут ни Суслов, ни его тесть губернатор. Достанется всем! Полетят головы, погоны и кресла.

– Майор Грозлов сам должен был понимать, что лезть к солдатам, только что вышедшим из боя, с рукоприкладством и матерщиной чревато, – довольно громко пробубнил себе под нос Рыжик. – Слава богу, что мои бойцы их не перестреляли.

– Ох, мля, Рыжик-Рыжик, что ж у тебя все не как у людей, – прошептал полковник. – Надо срочно убирать вас отсюда от греха подальше. Собирай своих бойцов, сейчас возьмем транспорт у мотострелков, и под конвоем спецназа отправлю вас в тыл. Переночуете в Новониколаевке, а утром решим, куда вас дальше отослать на перегруппировку. Здесь я все сам разрулю.

Нас долго упрашивать не пришлось. За полчаса подразделение было собрано и готово к отправке в тыл. Дольше пришлось ждать, пока мотострелки найдут для нас транспорт. Ждали больше часа. За это время бойцы «Десятки» откушали картохи с салом, рыбой и свежим хлебом, запивая все это квасом. Трапезой поделились со спецназовцами, которые носы воротить не стали и угощение приняли с большим удовольствием, добавив к общему столу часть своих припасов из ИРП.

Когда транспорт нашелся, то мы отбыли из расположения мотострелков, подарив Конюхову на прощание целый мешок трофейных бэушных турникетов, которые надо было всего лишь очистить от крови и постирать. Сержант подарку обрадовался и просил не злиться на их батальон: дескать, они мужики нормальные, ну а то, что командир у них долб***б, то на Руси от этого никто не застрахован. Я в ответ напомнил о безопасности и правилах размещения личного состава на случай вражеского обстрела.

Когда располага мотострелков скрылась из виду, я облегченно выдохнул. Все это время меня терзали тяжелые предчувствия, буквально грызло что-то внутри, предсказывая скорую трагедию.

Уже в машине, где мы с Рыжиковым ехали вместе, я рассказал комбату об инциденте с наградным пистолетом и майором-тыловиком, предположив, что все случившееся произошло именно из-за того, что я отменил сделку. Рыжик со мной согласился, отвесил подзатыльник и отобрал трофейный ПМ, в очередной раз прочитав нудную лекцию о недопустимости выменивания у других подразделений казенного имущества. Мол, трофеями меняйтесь сколько влезет, а то, что выдала Родина, трогать не смей.

Я в очередной раз, скрестив тайком пальцы, пообещал, что больше так делать не буду.

Рыжик похвалил меня, что я не уронил честь родного батальона и смог выкрутиться из неприятной и скользкой ситуации.

Заночевали мы в большом, вытянутом как кишка промышленном здании. Раньше здесь располагалась лесопилка. В воздухе вкусно пахло опилками и деревом, а вдоль стен стояли грубо сколоченные двухэтажные нары, на которых мы и заночевали. До нас здесь пересиживали мобики.

Утро началось со «стройки» – так мы называли между собой построение, на котором Рыжик хотел довести до личного состава задачи на день. Но только комбат раззявил было рот, чтобы начать ставить задачи, как к нам подкатили три уже знакомых спецназовских «тайфуна». Из громкоговорителя одного из них раздался голос, сообщивший, что все мы задержаны и в случае неповиновения будем уничтожены.

При себе у нас были только автоматы и ограниченный БК. Рыпаться не было смысла, так что пришлось повиноваться.

Рыжик переговорил с командиром спецназа, и тот огорошил его новостью, что сегодня ночью, в ноль-ноль часов, расположение мотострелкового батальона накрыли залпом из «хаймерсов», а нас обвиняют в наведении вражеских ракет на расположение мотострелков.

Вот так мы оказались в сыром подвале. Рыжикова сразу куда-то увезли, меня, Бамута и Жака поместили в одну камеру, а остальных скопом держали где-то в другом месте.

Глава 10

По ощущениям, с того момента, как Семена увели на допрос, прошло не меньше четырех часов. Что-то долго. Могут перевести в другую камеру, и Бамут больше к нам не вернется.

Жак в очередной раз проснулся и сонно спросил:

– Новости есть?

– Инопланетяне захватили Землю, – буркнул я.

– Наконец-то наши пришли, – отозвался медик. – Бамут не возвращался?

– Нет.

– Хреново. Как думаешь, почему именно его вызвали на допрос?

– Он из нас троих самый легко внушаемый, – предположил я, – а значит, удобный персонаж для работы со следователем.

– Вот и так думаю, – согласился с моей гипотезой Жак. – Плохо, что кашу и воду не принесли. Голодом заморить, что ли, хотят? Эх, я бы сейчас круассанчик с кофе откушал.

– А я бы лучше джембон стоптал, – поддержал я Жилина, – здоровенный такой, на всю длину багета.

– Что за зверь? – спросил Жак.

– Джембон – это классический французский сандвич из багета с начинкой. В качестве начинки обычно ветчина, зелень, соусы. Типичный парижский фастфуд.

– Откуда знаешь? Был в Париже?

– Да.

– Лихо. Валерчик, а расскажи мне что-нибудь такое, чисто французское, чтобы точно было понятно, что был в Париже.

– Тебе зачем?

– Из-за моего позывного встречные бабы-медички часто думают, что я имею какое-то отношение к Франции. А это офигительный способ подкатить к ним и залезть под юбку. Франция-шманция, Париж-мариж, то да се, романтика, ля-сим-трясим… Ну, сам понимаешь, – хитро сощурился Жак.

– Рассказать тебе про Париж? Ну, с чего бы начать? Воздух Парижа особенный. Я бы даже сказал, что воздух Парижа неприятен, ибо он наполнен вонью попкорна и прочей дешевой дряни, словно