Рассказывая о военной коррупции, просто невозможно не упомянуть о милой организации под названием Земгор (сокращенное название Союза земств и городов). Создана она была, разумеется, с самыми благородными целями – помочь бравым русским солдатушкам разбить проклятых тевтонов, и понеслось…

Земгор стал распоряжаться огромными суммами из государственной казны. Принимал и распределял заказы Военного ведомства по вооружению, снабжению и питанию действующей армии. Очень быстро обзавелся огромным бюрократическим аппаратом – причем эти чиновники (у меня есть парочка старых фотографий) щеголяли в форме и погонах, немногим отличавшихся от офицерских (хотя наметанный глаз профессионального военного эти различия ухватывал моментально). Носили кто сабли, кто кортики – бравые молодцы, спасу нет… Всю эту многочисленную кодлу (состоявшую главным образом из тех, кто таким образом косил от фронта) в тылу иронически прозвали «земгусарами», а в армии тихо ненавидели.

Оказавшийся в рядах Земгора, совсем молодой в ту пору, впоследствии знаменитый (и талантливый) советский писатель К. Паустовский в своих интереснейших автобиографических книгах рисует примечательный пример. Юноша ехал к месту назначения – в мундире наподобие офицерского, с погонами то ли прапорщика, то ли целого поручика (сейчас не помню точно), с красивущей саблей на боку. В вагоне-ресторане на него обратил самое пристальное внимание некий армейский генерал. Поинтересовался чуть ли не в полный голос: что это за чудо-юдо в перьях? Ему объяснили. Генерал грозно засопел, понемногу наливаясь злостью. Доброжелатели-знакомые выдернули юного Костю из-за стола, отвели в тамбур и посоветовали: до прибытия к месту назначения сидеть в своем купе и носа наружу не казать. Поскольку генерал этот – старый заслуженный вояка, мало того, олицетворяет собой в этом районе всю полноту власти. Земгусаров люто ненавидит. Если Паустовский еще раз попадется ему на глаза – в лучшем случае ссадит с поезда, а в худшем устроит хорошую высидку на гауптвахте, не особенно и заморачиваясь поисками повода…

Обязательно нужно отметить, что Паустовский от фронта как раз не косил, наоборот. Мобилизации он не подлежал, как студент, но искренне рвался сделать хоть что-то для нашей победы. По знакомству попал в Земгор – но не бумажки в тылу листал, а служил санитаром в санитарном поезде, вывозившем раненых непосредственно с передовой. Несколько раз был под немецким огнем, вообще хлебнул лиха. Но он – редчайшее исключение. В «земгусары» шли в подавляющем большинстве те, кто хотел и избежать окопов, и заработать денежку. А с деньгами обстояло очень даже неплохо. Ко дню Февральской революции Земгор (за недолгих года полтора существования) получил заказов и подрядов от Военного министерства на 242 миллиона рублей, а выполнил на 80 миллионов. Остальные деньги растворились в том самом российском воздухе, что обладал магическим свойством растворять без остатка огромные суммы и немалые ценности. Но отчет давать было уже некому: царь отрекся, старая власть рухнула, глава Земгора князь Львов стал премьер-министром первого состава Временного правительства (до Октября их сменилось несколько).

Нужно еще обязательно добавить, что «осваивать» казенные деньги Земгору самым активным образом помогали так называемые военно-промышленные комитеты, в большинстве своем состоявшие как раз из тех самых жиревших на войне заводчиков. Подробности и детали рассказывать не стоит, все и так ясно: из казны получали заказ на миллион, выполняли его тысяч на сто, а остальные деньги волшебным образом… Все ясно.

В русском правительстве и силовых структурах еще остались честные и порядочные люди, всерьез обеспокоенные творившимся беспределом. И пытавшиеся с ним бороться. Часть работавших на войну заводов фактически национализировали – без всякой компенсации конфисковали у хозяев и передали «в казну». По фактам наиболее вопиющих злоупотреблений и казнокрадства стали возбуждать уголовные дела. Премьер-министр Штюрмер (далеко не такой глупец и бездарь, каким его изображали советские историки и иные романисты) решил нанести серьезный удар по Земгору. Земгор все время своего существования устно и печатно вопил, что существует исключительно на «взносы общественности». В сентябре 1916 года с подачи Штюрмера проправительственные газеты опубликовали несколько иные данные, по которым выходило: за время своего существования Земгор и военно-промышленные комитеты заглотили 562 миллиона рублей, но только 9 из них составляли те самые «общественные взносы», остальные деньги были получены от казны. Штюрмер не собирался на этом останавливаться: вскоре он поставил в Совете министров вопрос о расформировании Земгора и военно-промышленных комитетов, о передаче их функций государственным органам, о проведении масштабной и тщательной ревизии всех финансовых дел упомянутых шарашек.

До сих пор толком неизвестно, какие пружины были нажаты, – но уже 10 ноября Штюрмер буквально вылетел в отставку, под яростное улюлюканье оппозиционной (то есть находившейся в руках «заинтересованных лиц») прессы. Ему шили чуть ли не шпионаж в пользу Германии, в виде единственной улики приводя его немецкую фамилию: смотри, святой русский люд, вот она, окопавшаяся немчура! От нее и все зло!

Все, кто вел следствие, очень быстро оказались перед глухой стеной. Система в очередной раз торжествовала победу. Преемником Штюрмера стал князь Голицын, престарелая развалина, откровенно говоривший, что принял это назначение, «чтобы было одним приятным воспоминанием больше». Легко представить, что творилось при таком премьере – все то же самое, только почище.

А там бабахнула и Февральская революция – точнее говоря, никакая не революция, а переворот, осуществленный высшим генералитетом и промышленной элитой. В Москве и Петербурге в некоторых местах верные присяге полицейские и жандармы, забаррикадировавшись в своих участках, отстреливались, но их быстро подавили числом.

Самое забавное, что с приходом Временного правительства практически прекратились и казнокрадство, и коррупция. По очень простой причине: «временные» форменным образом разогнали все силовые структуры и почти все административные органы империи (за исключением разве что Военного и Морского ведомств и персонала Госбанка). Ну а Земгор и военно-промышленные комитеты с превеликим удовольствием самораспустились – надо полагать, предварительно как следует почистив свою финансовую отчетность. Снабжение армии фактически прекратилось – ну разве что провиантом снабжать продолжали. Производство падало, заводы больше митинговали, чем работали, наступили месяцы совершенного хаоса, известно чем закончившиеся.

Зато буквально до небес взлетела чисто уголовная преступность. Временное правительство в рамках всеобщей свободы и демократии распахнуло настежь двери всех тюрем и освободило каторжан – не только политических заключенных, вообще всех. На свободе оказалось немалое число матерых уголовников, тут же взявшихся за старое, – благо теперь бороться с ними было просто некому. Не существовало больше не только сыскной – любой полиции. «Народная милиция», вскоре объявившаяся, состояла главным образом из восторженных студентов и юных курсисток, которые торчали на перекрестках со ржавыми винтовочками и тупыми саблями – но внимания на них как-то не обращали. Стоят себе, и пусть стоят…