– Аяна, – разлепил он губы. – Аяна…

Дочка старухи.

Измученный и смертельно уставший мозг, словно деля апельсин надвое, рассекло:

«Озеро».

Он застыл на месте, языком ловя капельки воды, стекающие с полуоторванного носа.

Теперь он все вспомнил.

Недостающий пазл с легким щелчком заполнил картину.

– Я помню тебя… Я помню, как я… как мы купались на озере, – пробормотал он с изумленным видом, будто слова, слетающие с его губ, не принадлежали ему, будто кто-то чужой засел глубоко внутри его израненной и хрупкой оболочки и теперь управлял им, как послушной куклой-марионеткой.

Илья не видел, как сзади, держа в руках громадный валун, крался Борис. С искаженным гримасой лицом он шептал ругательства, шаг за шагом приближаясь к беглому зэку.

Откуда-то слева послышалось хриплое ворчание, но Илья продолжал молча смотреть на шар. Из-за того, что клетка была забита обрывками газет, дождь не повредил его – он лишь слегка потемнел от влаги.

Мужчина запрокинул голову, глядя на выглянувшую луну. Дождь постепенно стихал.

– Я успею? – с надеждой произнес он, глядя на высившийся перед ним старый маяк.

Борис остановился за его спиной, с усилием поднимая над головой камень.

– Успеешь, – зашипел Борис.

Перед мужчинами заскользили бесформенные тени. Лязгая зубами, из тьмы один за другим выпрыгивали огромные поджарые псы. Однако Илья их не интересовал. Промчавшись мимо Труднова, словно его и не существовало вовсе, собаки устремились к Борису. Первый пес, яростно хрипя, с силой ударил мужчину в грудь, тот, выронив камень, покачнулся. Вторая тварь остервенело бросилась следом, и Борис, не удержавшись, упал. Еще две собаки, захлебываясь в злобном лае, кинулись на добычу, разрывая клыками живую плоть. Ночь содрогнулась от душераздирающих воплей. Борис катался по мокрым камням, безуспешно пытаясь скинуть с себя собак, которые заживо рвали его на части. Его рука попала одной псине в рот, и та сжала челюсти, отхватив сразу три пальца. Другая собака вцепилась Борису в гениталии, исступленно тряся головой. Кровь ручьями текла из многочисленных ран, но псы будто специально не трогали глотку своей жертвы, чтобы продлить мучения несчастного.

Когда Илья доплелся до маяка, с Бориса был сорван скальп, и две твари объедали его лицо, но тот все еще был жив. Крики сменили булькающие всхлипы, но вскоре стихли и они.

– Аяна, – ошеломленно повторял Илья, с величайшей осторожностью держа перед собой шар.

«Я же любил ее, черт возьми… Все детство… Где ты, Аяна?»

Он дотронулся до шероховатого белого камня, которым была облицована маячная башня. Сознание рисовало кадры, которые сменялись один за другим с сухим потрескиванием. Он словно вернулся в прошлое, на тридцать два года назад… Тогда Илье только-только исполнилось восемь…

– Я вспомнил, – вслух произнес он, начиная подниматься по винтовой лестнице. Кровотечение из рваной раны на животе усилилось, в ногах появилась слабость, но Илья упорно двигался наверх. – Я жил здесь. Ты мне всегда нравилась. Только… – Он зашелся в сухом кашле, болезненно скривившись.

– Только ты была меня старше. Тебе было двенадцать или даже тринадцать, – шептал Илья. Пальцы нежно гладили темно-синий шар из папье-маше. – Однажды мы пошли купаться. Ты отдыхала рядом с другими девчонками. Мы, пацаны сопливые, хотели порисоваться перед вами. Я прыгнул с тарзанки…

Он пошатнулся, опершись плечом на холодную стену. Голова кружилась, в глазах рябило и мутно расплывалось, словно он нырнул под воду.

«Главное – не упасть в обморок. Не дай Господи…»

– Я сразу потерял сознание. Только потом я узнал, что все мои приятели разбежались… Как только увидели, что мое тело всплыло вверх. Испугались. Но я…

Он вновь закашлялся, согнувшись, как столетний старик.

– Я… не виню их. Все-таки мы были детьми. Ты была первая, кто кинулся на помощь. Вытащила меня из воды, как котенка… Кто-то из твоих подружек поехал на велосипеде в город… приехала «Скорая». Меня откачали…

Шаркая ногами, он миновал техническое помещение, в котором еще сохранились элементы радиооборудования.

– Ты спасла меня. Я думал, после этого мы подружимся, – шевелились потрескавшиеся губы мужчины. – Я писал для тебя стихи и рисовал картинки… Я носил к твоему дому ромашки… Туда, где был недавно, у твоей матери… Я звонил и убегал… И я кайфовал, потому что ромашки оставались дома. Ты их не выкидывала… Но я был тебе неинтересен. И я стеснялся к тебе подойти… Думаю, ты догадывалась, чьи это проделки…

Его пальцы судорожно сжались, слегка измяв шар, и он испуганно уставился – не порвал ли?

– И когда мои родители сказали, что мы переезжаем в Приморск, я думал, что умру, – горько произнес он. – Я пришел к тебе… Выпросил у мамы денег… Купил настоящие розы… Длинные, алые, как кровь…

Илья остановился, прерывисто дыша. Немного передохнув, он продолжил восхождение. С каждым шагом силы покидали его, и он с ужасом думал, что костлявая с косой буквально дышит ему в затылок. Но умирать, во всяком случае, этой ночью, в его планы не входило. Донести шар до самого верха. Он должен в своей жизни сделать хоть одно хорошее дело.

Ведь добрая старая баба Наташа верит в него.

«Осталось совсем немного… я скоро буду наверху».

– Я признался тебе в чувствах, – снова забормотал Труднов. – Сказал, что, вероятно, мы больше не увидимся. Протянул тебе розы. Ты улыбнулась и покраснела. Поцеловала меня в щеку. Забрала цветы и исчезла. А я на всю жизнь запомнил вкус твоих губ.

Илья оказался в крошечном помещении, под ногами лежала рамка, окруженная запылившимися осколками стекол.

– Таблица освещенности, – машинально произнес он, прочитав заголовок документа. Рядом сиротливо валялись громоздкие часы, заключенные в замысловатую конструкцию, и Илья зачем-то подумал, что они наверняка должны нивелировать влияние гравитации земли. Естественно, часы не работали. Проникающий сквозь узкое оконце лунный свет позволял разглядеть выцветший плакат по технике безопасности, пришпиленный к облезлой стене.

– Я уехал, – хрипло продолжил Илья, поднимаясь выше. – И больше мы не виделись. Я никогда больше о тебе не слышал. И только этой ночью я снова тебя вспомнил.

Вскоре он оказался в маячном помещении. Колпака с 360-градусным остеклением над крошечной комнатой уже давно не было. Сейчас здесь уныло завывал сумрачный ветер, ледяными иглами впиваясь в покрытую пупырышками кожу мужчины.

Сощурившись, Илья посмотрел на море. Бугристо-серые тучи исчезли, словно растворившись в предрассветном воздухе. В небе осталось единственное облачко фиалкового оттенка, и оно медленно плыло к берегу, подгоняемое ветром.

– Я любил тебя, – медленно проговорил Илья. – И всегда думал о тебе.