Родители живут в Уотфорде – доезжаешь до конечной станции метро, а потом автобусом. Уотфорд, наверно, не лучший район для подростка, но я как-то не обращал на это внимания. Лет до тринадцати он был для меня местом, где можно кататься на велосипеде, а с тринадцати до семнадцати – где можно гулять с девчонками. Я начал самостоятельную жизнь в восемнадцать, так что всего лишь на протяжении года я трезво воспринимал этот район как занюханную пригородную дыру и ненавидел его. Мои родители переехали около десяти лет назад, когда мать наконец-то смирилась с тем, что я съехал и не собираюсь возвращаться обратно, но перебрались они недалеко – в квартиру с двумя спальнями в двухквартирном доме по соседству, при этом номер телефона, круг знакомых и образ жизни у них остались прежними.

Брюс Спрингстин поет, что надо выбирать: остаться и загнивать – или вырваться и гореть. К нему претензий нет: в конце концов, только о таком элементарном выборе и приходится говорить в песнях. Но никто не пишет про то, как можно вырваться – и тем не менее загнивать, как человек перебирается из пригорода в центр, но и в центре ведет болотную пригородную жизнь. Так случилось со мной; так случается с очень многими.

Мой отец обладает недалеким умом и обширными случайными познаниями, а это достаточно тяжелое сочетание; стоит только взглянуть на его дурацкую бородку, и сразу понятно: этот человек не скажет ничего толкового и останется глух к любым вашим доводам. А мать – она просто мать; так, в принципе, говорить нехорошо, но в данном случае можно. Она беспокоится обо мне, она капает мне на мозги по поводу моего магазина и по поводу того, что у меня до сих пор нет детей. К сожалению, я слишком редко вижусь с ними, и, когда мне не о чем больше печалиться, я печалюсь об этом. Они будут рады моему визиту, но у меня холодеет в груди при мысли, что сегодня по ящику «Женевьева». (Первая пятерка любимых фильмов моего отца: «Женевьева», «Жестокое море», «Зулусы», «О, мистер Портер!», который кажется ему смешным, и «Пушки Навароне».[54]Пять маминых самых любимых фильмов: «Женевьева», «Унесенные ветром», «Какими мы были», «Смешная девчонка» и «Семь невест для семи братьев».[55]Ну, вы все уже поняли и поймете еще больше, если я скажу, что хождение в кино они считают пустой тратой денег, поскольку любой фильм рано или поздно покажут по телевизору.)

Надо мной жестоко подшутили: родителей дома нет. Я воскресным днем проехал миллион остановок на метро, потом восемь лет ждал автобуса, да еще по говенному ящику показывают эту сраную «Женевьеву» – и на тебе, дома никого! Они даже не удосужились позвонить и сказать, что уходят, – хотя, впрочем, я им тоже не позвонил. Будь я склонен жалеть себя, а я ой как склонен, я бы посчитал это злой насмешкой судьбы: в кои-то веки тебе необходимо побыть с родителями, а они куда-то запропастились.

Но только я поворачиваюсь идти обратно к автобусной остановке, как в доме напротив открывается окно, из него высовывается моя мать и кричит:

– Роб! Роберт! Иди сюда!

Я не знаю хозяев этого дома и никого из людей, которых, как выясняется, в доме полным-полно.

– Что за повод?

– Дегустация вина.

– Не папиного домашнего?

– Нет. Настоящего вина. Сегодня – австралийского. Мы с соседями устраиваем ее в складчину и зовем специалиста, который нас просвещает.

– Я и не знал, что тебя интересует вино.

– Еще как интересует. А твой отец его просто обожает.

Конечно обожает. А наутро после дегустации он будет совершенно невыносимым – не из-за отравленного перегаром дыхания, не из-за заплывших покрасневших глаз, не из-за дрожи в членах, а потому, что накануне он заглотил слишком много новых фактов. Полдня он будет кормить окружающих ненужными им сведениями. Отец на другом конце комнаты беседует с мужчиной в деловом костюме. Его собеседник, надо полагать, и есть приглашенный специалист; на лице специалиста застыла безысходность. Заметив меня, отец всем своим видом изображает, как он потрясен моим появлением, но беседы не прерывает.

Комната полна незнакомого мне народу. Я пропустил начало собрания, когда происходила собственно дегустация и выступал специалист; дегустация уже успела перейти в целеустремленное потребление напитка, и хотя то там, то тут я замечаю, как кто-нибудь смакует вино, а потом несет какую-то чушь, большинство залпом заливает эту дрянь себе в глотку. Я ожидал другого. Думал застать здесь атмосферу тихой грусти, а не шумную гулянку; я ехал за одним – за неопровержимым доказательством того, что, как ни мрачна и пуста моя жизнь, жизнь в Уотфорде еще мрачнее и пустее. Но опять незадача. Ни-ч-чего не получается, как говаривал Кэтуизл.[56]Жизнь в Уотфорде мрачна, тут не поспоришь; но она мрачна и насыщенна. Кто дал моим родителям право в воскресенье ни с того ни с сего идти тусоваться?

– Мам, а сегодня «Женевьева» по телику.

– Знаю. Она запишется.

– И давно вы купили видеомагнитофон?

– Да уж несколько месяцев как.

– Вы мне не говорили.

– А ты и не спрашивал.

– То есть я должен делать это каждую неделю? Звонить и спрашивать, не приобрели вы новых товаров длительного пользования?

К нам подплывает огромных размеров дама, облаченная в некое подобие желтого восточного халата.

– Вы, должно быть, Роберт?

– Угу, Роб. Здрасьте.

– Меня зовут Ивонн. Я – хозяин этого дома. Вернее, хозяйка. – Она как безумная смеется, непонятно над чем. Уж нет ли где-нибудь поблизости Кеннета Мора?[57]– Если не ошибаюсь, вы работаете в индустрии звукозаписи?

Я смотрю на мать, а она смотрит в сторону.

– Не совсем. У меня магазин пластинок.

– Ах так… Но это ж практически одно и то же. – Она снова смеется, и я бы рад списать ее странности на выпитое вино, но боюсь, дело не только в нем.